Алексей Доброхотов - Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»

«Это же надо, какой нахал, – подумал он, опуская трубку на место, – Чтобы я ещё помогал ему получить лицензию! Ну, и молодежь пошла…»

* * *

Лиза уже третий день болела. Не простудой и не иной понятной современной медицине болезнью. Её недуг находился в области иного плана, официальной науке неведомого, запретного, можно сказать, еретического, выходящего за рамки материалистического понимания Мира. Такой недуг хорошо иметь где-нибудь на Тибете или в Индии. Там им никого сильно не удивишь. Там мудрый, седой брахман или лама сразу определит причину, и успокоит страдальца добрым напутствием и молитвой. У нас же дела обстояли несколько иначе. Европейцы как-то не привыкли доверять внутренним ощущениям и больше полагаются на так называемые объективные показатели медицинских приборов, то есть на то, что можно получить в результате инструментального измерения. Иначе говоря, если что-то невозможно исследовать при помощи линейки и лупы, то этого в Мире не существует. Такой подход дает ряд преимуществ в работе с грубой материей и позволяет максимально приспособить её под свои нужны. Но он отстраняет человека от понимания сути происходящих явлений, превращая окружающую его Природу в черный ящик, наблюдение за которым составляет набор статистических данных с условно выведенными закономерностями.

Лизу терзали воспоминания. Не свои, не о той жизни, пусть не длинной, но реальной, проходящей на глазах родных, близких и друзей, а какие-то иные, чужие, наведенные ярким лучом из тёмных глубин подсознания прямо перед её внутренним взором. Они постоянно и неотступно следовали за ней, словно прорываясь сквозь фон собственных картин прошлого. Поражали своей нереальностью, удивляли, пугали и настораживали. Иногда, будто накопив силы, они неожиданно возникали перед глазами яркие, контрастные, реалистичные и полностью выбивали из повседневности, бросая куда-то вниз, в хаос раздирающих душу переживаний. Правда, такое повторялось не часто, но с завидной периодичностью примерно четыре раза в год на протяжении всей жизни, насколько она себя помнила, на несколько дней погружая в состояние раздвоенности, а иногда и просто плотно окутывая сознанием иной личности. В этот период она терялась в окружающей обстановке, утрачивала нить происходящего, не узнавала родных и хорошо знакомых людей.

Три раза её пытались лечить и даже помещали в психиатрическую больницу. Однако никакого результата это не приносило. Приступы быстро, бесследно проходили, и она снова становилась такой, какой все привыкли её видеть, то есть самой собой, или той, какая наиболее устойчиво в ней утвердилась с самого первого дня появления на свет. Но те воспоминания, что терзали её в период обострений, не забывались. Они странным образом продолжали жить в ней, находясь в глубине памяти, заслоненные новыми реальными эпизодами, как живут кадры просмотренных кинофильмов или сюжеты прочитанных книг, несколько отстраненно, но рядом, готовые в любую минуту выскочить на свет.

На этот раз всё проходило не так остро, но как всегда мучительно, смешивая события из разных жизней в один пестрый клубок. Два дня Лизу не выпускали из дома. Так всегда делали в таких случаях. Продержали на транквилизаторах. На утро третьего дня она вполне нормально осознала себя в той обстановке в какой проснулась: в своей комнате, среди знакомых вещей. Встала, умылась, привела себя в порядок, провела долгую беседу за завтраком со своей мамой Екатериной Павловной и, убедив её в адекватности своего восприятия Мира, вышла в магазин за новой заколкой. Благо он располагался возле самого дома. Но там, в обувном отделе, всё вновь началось.

Утро, завтрак, разговор с мамой, выход из дома, даже дорога до магазина – всё это словно исчезло из памяти. Вместо этого она отчетливо, до последней детали, помнила иные события, ужасные, всколыхнувшие её всю до основания, совершенно разбившие жизнь, такую, казалось бы, восхитительную, можно сказать, сказочную, что так удачно складывалась и вот-вот должна была начаться, быть может, сегодня, прямо сейчас, в эту самую минуту, когда она сидит здесь в незнакомом магазине, среди чужих людей, говорящих на ином, непонятном ей языке. Как она здесь оказалась? И как хорошо, что она оказалась именно здесь. Подальше от этого монстра в людском обличии, что так искусно притворялся порядочным человеком. Как такое могло случиться, что она едва не стала его женой? Что бы тогда с нею стало? Если бы она вчера сохранила спокойствие, то, возможно, сейчас стояла бы рядом с ним возле алтаря, стала бы его женой, затем родила бы ему наследника и вошла бы в семью самой аристократической фамилии Англии, оказалась бы одной из них и могла бы легко называть тётушкой саму королеву.

Её всю передернуло от отвращения при воспоминании о вчерашних событиях, и она еле сдержалась от того, чтобы её не стошнило.

Как могла она так ошибаться! Да и кто не ошибся бы на её месте, когда он был так очарователен, так мил, так романтично ухаживал, так искушал своим положением и богатством. Кто бы устоял на её месте? Умный, сильный, обаятельный. Он так сильно вскружил ей голову, что будущее представлялось безоблачным, напоенным любовью и благополучием. Если бы не так сильно, то возможно и падение не стало бы таким ошеломительным. Нет, сказка про Золушку – это не про неё. Хотя в начале, казалось, совершенно иначе. Как хорошо всё начиналось… Прогулки, цветы, опера. Вечеринки с друзьями, яхта, старинный замок с галереей портретов предков в тяжелых золоченых рамах, дорогие подарки, помолвка и затем бесконечный банковский счет. Настолько емкий, что она на третий день обладания им потеряла ощущение реальности. Ей даже не приходилось доставать кредитную каточку. Продавцы отдавали приглянувшуюся вещь так, стоило ей только зайти в магазин и указать на неё пальцем. Счета приходили потом, прямо к нему, в его банк, и он ни разу не обмолвился о каком-либо превышении.

И вот наступил этот вечер. Вчерашний, последний перед их свадьбой. Уже вся многочисленная родня со всего мира съехалась в фамильный замок, завершались последние приготовления, в последний раз отрабатывались детали старинного церемониала венчания и её, утомленную хлопотами и пребывающую в сильном волнении пригласили на последний ужин, накрытый на двоих в отдельном флигеле, куда до этого она ни разу ещё не заходила. Приглашение принес слуга, карлик, милый и веселый, как ей казалось, человечек. Он же проводил до места, длинным, гулким коридором с бесконечными переходами.

Жених, как всегда безупречно одетый, встретил её возле двери, сдержанно поцеловал руку и подвел к небольшому столу, сервированному на две персоны фамильным серебром, стоявшему в центре каменного помещения старинной части замка. Плотно зашторенные окна, старые, пыльные гобелены и два кресла с высокими спинками возле стола завершали мрачную обстановку странной комнаты, освещенной двумя большими золочеными канделябрами.