Роберт Стивенсон - Похищенный, или Приключения Дэвида Бэлфура (сборник)

– Он заряжен, – предупредил голос.

– Я принес письмо мистеру Эбенезеру Бэлфуру из Шооса, – сообщил я. – Здесь он?

– От кого? – спросил человек с мушкетоном.

– Это вас не касается, – ответил я, начиная раздражаться.

– Хорошо, положи его на порог и убирайся.

– Ну уж нет! – возмутился я. – Я сделаю так, как мне велено, – отдам письмо мистеру Бэлфуру в собственные руки. Это рекомендательное письмо.

– Что? – резко крикнул голос, и я повторил сказанное. – Кто ты такой? – последовал вопрос после значительной паузы.

– Я не стыжусь своего имени. Меня зовут Дэвид Бэлфур.

Я убежден, что при этих словах человек в окне вздрогнул, потому что я услышал, как мушкетон брякнул о подоконник. Воцарилось долгое молчание, потом странно изменившийся голос спросил:

– Твой отец умер? – От волнения я не нашелся, что ответить, и только в изумлении смотрел на незнакомца, тогда он добавил: – Да, наверное, он умер, поэтому ты ломаешь мне дверь. – Опять повисла пауза, затем обитатель дома произнес вызывающе: – Ладно, я впущу тебя, – и исчез из окна.

Вскоре послышался лязг цепей и отодвигаемых засовов, дверь осторожно приотворили и немедленно захлопнули за мной.

– Ступай в кухню и ничего не трогай, – велел голос.

Пока житель дома снова укреплял затворы, я ощупью добрался до кухни. Ярко разгоревшийся огонь освещал комнату с такой убогой обстановкой, какой я в жизни не видывал. В углу находился старый, с висячим замком, посудный шкаф, на полках которого пылились с полдюжины каких-то убогих посудин, на столе стояли миска с овсяной кашей, стакан пива и лежала роговая ложка. Вдоль стены я заметил несколько запертых на ключ сундуков – больше в этом просторном почти пустом помещении со сводчатым потолком ничего не было.

Навесив последнюю цепь, неизвестный подошел ко мне. Возраст его был от пятидесяти до семидесяти лет – точнее никто не определил бы, внешность самая неказистая: низкорослый, сутулый, с узкими плечами и землистым цветом лица. Помимо ночного колпака одежду его составлял фланелевый халат, надетый поверх заношенной исподней рубахи и заменявший ему и жилет и кафтан. Человек, видимо, давно не брился. Но особенно тревожило и даже страшило меня то, что он не спускал с меня глаз и при этом ни разу не взглянул мне в лицо. Я никак не мог догадаться, кто он по происхождению и по роду занятий. Больше всего он походил на старого, отслужившего свой век слугу, которого за пропитание приставили смотреть за домом.

– Ты голодный? – спросил он, и глаза его забегали где-то на уровне моего колена. – Можешь съесть кашу.

– Но это ваш ужин…

– О, – сказал он, – я могу обойтись и без него, только выпью эля: он смягчает мой кашель. – Человек опустошил около половины стакана, не прекращая разглядывать меня, а затем порывисто протянул руку: – Покажи письмо.

– Оно адресовано не вам, а мистеру Бэлфуру.

– А за кого ты меня принимаешь? – нахмурился он. – Дай мне письмо Александра.

– Вы знаете, как звали моего отца?

– Было бы странно, если бы я этого не знал. Твой отец приходился мне родным братом, и, хотя тебе не нравятся ни мой дом, ни моя овсянка, ни я сам, я все-таки твой родной дядя, мой милый, а ты – мой родной племянник. Давай письмо, а сам пока поешь.

Будь я мальчишкой, я, наверное, расплакался бы от стыда, обиды и разочарования. Но семнадцатилетний юноша уже не мог вести себя подобным образом – я молча отдал ему письмо и стал есть кашу, хотя один ее вид вызывал во мне отвращение. В это время мой дядя, склонившись к огню, вертел в руках письмо, не решаясь распечатать его.

– Ты не знаешь, что в нем? – с опаской поинтересовался он.

– Вы сами видите, сэр, – ответил я, – что печать не сломана.

– Гм… Что же тебя привело сюда?

– Я хотел отдать письмо.

– Ну, – хитро ухмыльнулся он, – ведь у тебя были, конечно, какие-нибудь надежды?

– Да, сэр, – признался я, – узнав, что у меня есть состоятельные родственники, я действительно надеялся, что они мне помогут. Но я не нищий, я не ищу у вас милости и не прошу ничего такого, чего вы не в состоянии мне дать. Хоть я и кажусь бедным, у меня есть друзья, которые не откажут мне в поддержке.

– Ну-ну, – покачал головой дядя Эбенезер, – ты вот что, пока не фыркай на меня. Мы еще отлично поладим. Слушай, Дэви, если тебе не по вкусу каша, я доем ее. – Он вытолкнул меня со стула и взял ложку. – Овсянка – славная здоровая пища, самая главная. – Он вполголоса пробормотал молитву и принялся есть. – Твой отец тоже не морил себя голодом. Насколько я помню, он не любил засыпать на пустой желудок. Что касается меня, то я всегда соблюдал умеренность в пище. – Хозяин дома глотнул пива, и это, вероятно, напомнило ему о гостеприимстве: – Хочешь пить – вода за дверью.

Я ничего не ответил и продолжал стоять, бросая недовольные взгляды на мистера Бэлфура. Он торопливо ел и одновременно рассматривал мои башмаки и чулки домашней вязки. Только один раз наши глаза встретились, и даже на лице вора, пойманного на месте преступления, не отразилось бы столько страха, сколько я увидел на лице своего дяди. Но чем объяснить такую его боязливость? Непривычкой к людскому обществу? В таком случае это дело поправимое: небольшой опыт – и мой дядя станет совсем другим человеком. Резкий голос пробудил меня от посторонних мыслей:

– Твой отец давно умер?

– Недели три, сэр.

– Александр был скрытный молчаливый человек, – сообщил дядя. – Он и в молодости не отличался общительностью. Он говорил что-нибудь обо мне?

– Пока вы мне сами не сказали, сэр, я и не знал, что у отца есть брат.

– Господи! – воскликнул мистер Бэлфур. – Так он, наверное, и о Шоосе ничего не упоминал?

– Я никогда даже не слышал такого названия, – крикнул я в запальчивости.

– Подумать только! – усмехнулся дядя. – Странный человек.

При этом дядя Эбенезер казался чрезвычайно довольным: то ли самим собой, то ли мной, то ли моим отцом – этого я не понял. Во всяком случае хозяин дома, вроде бы, больше не чувствовал ко мне ни отвращения, ни недоброжелательства, которые испытывал поначалу, потому что он вдруг вскочил, прошелся за моей спиной по комнате и хлопнул меня по плечу:

– Мы еще отлично поладим! Я очень рад, что впустил тебя. А теперь пойдем спать.

К моему удивлению, он не зажег ни лампы, ни свечи, а вслепую устремился в темный проход, тяжело дыша, поднялся на несколько ступенек, остановился перед какой-то дверью и отпер ее. Я спотыкался, стараясь идти за ним по пятам, и теперь оказался рядом. Он велел мне войти – похоже, это и была отведенная мне комната. Я послушался, но, сделав несколько шагов вперед, не пошел дальше, а попросил свечу.

– Ну-ну, ладно, – пробурчал дядя Эбенезер, – нынче прекрасная лунная ночь.