Андрей Куц - Егорушка

Перед калиткой толкалось двое местных шалопаев и одна девочка. Бориска часто проводил с ними время, несмотря на то, что был старше их. Правда, было это не так уж и часто: в деревенской действительности ребята хорошо и умело развлекались самостоятельно, без надзора «старшего брата», как они бывало, посмеиваясь, величали Бориса.

– Бориска, ты чего делаешь? – закричала девочка, которую звали Катей. – Пойдём гулять!

– Куда? – отозвался Борис.

Трое ребят вошли к нему на огород.

– Мы хотим наведаться в Житнино, – сказал Саша Кулешов, – попялимся на городских или окунёмся в речку.

– Погнали, искупаемся! – поддержал Митя Потапов.

– Не могу, у меня дела. – Борис по-простецки бухнул мешок возле крыльца – вроде как там нет ничего особого, лишь всякий скарб и хлам для хозяйских дел. – Может быть, завтра?

– Да пойдём! Всё дела да дела… Сколько можно? – возмутилась Катя и легонько пнула мешок.

– Не трожь, – грозно сказал Бориска.

– Ты чего? – не поняла Катя. – Подумаешь. Чего ему сделается?

– Всё равно не трожь. Чего тебе его трогать? Неймётся? Идите себе. У меня вон дверь вышиблена. Не видите, что ли? Ко мне ночью завалился пьяный урод Писаков, и стал буянить, просил денег на выпивку. Доделать надо, чтобы ночью никто не забрался ко мне в постель, ясно?

– А-ааа… – протянули ребята, от любопытства и уважения к смелости и самостоятельности Бориски, разинув рты и заблестев глазами. – Это надо. Делай. Мы пошли?

– Давайте. До завтра.

– До завтра! – задорно сказала Катя и побежала вперёд.

И остановилась. Вросла в землю.

Перед калиткой стояла разрумянившаяся мать Бориски.

– Извините, – пролепетала Катя и протиснулась мимо женщины.

Саша с Митей ещё не дошли до калитки, а потому они остановились и оглянулись на Бориску. Но тот ничего не замечал. Он шуровал в мешке, проверяя, не перевернула ли Катя кастрюльку с харчем для мужика.

«Надо было кастрюлю обернуть кителем, – корил себя мальчик. – Хорошо, что она ударила по дну. Удар пришёлся по шмотью. А то крышка могла бряцнуть».

– Борис, – прозвучал голос.

– Что? – отозвался он, не глядя.

– Тут… тут к тебе пришли, – сказал Саша.

Борис отвлекся от мешка, выпрямился и ноги у него стали ватными.

– Вы… вы… – обратился он к ребятам, – постойте, не уходите.

– Не, мы лучше пойдём, – сказал Митя.

– Да погоди ты! – зашипел Борис. – Дело у меня к вам. И только. Я вас прошу не в свидетели, а для поручения, исполнителями, ясно?

– П-понятно, – сказал Саша и толкнул Митю плечом в его сторону.

– Вот, – Борис протянул им мешок. – Это надо отнести к шалашу. Ну, к тому, что в поле, близко от дороги. Который вы построили неделю назад.

– Понятно, понятно. – Митя был заинтригован. – А что тут? Зачем это? Ты же говорил, что у тебя дела, поэтому ты не пойдёшь…

– Слушайте и не перебивайте, – прошептал Борис и придвинулся к мальчикам.

Катя ожидала приятелей, топчась за спиной женщины, продолжавшей стоять возле калитки. И Катя не вытерпела. Она неловко протиснулась между калиткой и женщиной и побежала узнать, о чём секретничают мальчики.

– Сегодня, – между тем говорил Борис, – ко мне пришла Любочка и сказала, что там какой-то мужик, и он хочет пить. Она обещала ему принести. Ну, я пошёл с ней. Понесли воды. Ах, чёрт! Мы забыли там банку. А я забыл взять воды. Надо воды набрать. Вы где-нибудь найдите чистую банку и наберите воды. Не забудьте. Вот. Там на самом деле сидит мужик. Он в селе охмурил какую-то женщину, и теперь за ним гоняется её муж. Этот мужик был сезонным работником, поэтому всё евошнее осталось в общаге или на дому у кого. Я не разобрал. Короче. Он хочет несколько дней пересидеть в шалаше, переждать, чтобы всё утряслось. И просил принести чего-нибудь поесть и для тепла. Я так понял, из одежды. Ведь, не смотри, что лето, ночи-то холодные. Особенно в поле. Я не отказал. Вот, собрал. – Бориска предъявил мешок и передал его Саше. – Берите и несите. Да! Не забудьте воды. Скажите, что я не смог прийти. И осторожнее там. Он какой-то подозрительный. Шут его знает, может, врёт, что какая-то там женщина, муж и прочее. Осторожнее, поняли? Особенно не расспрашивайте, не суйтесь. Если завтра он по-прежнему будет там, тогда мы вместе его как следует расспросим или, в общем, как получится. Уяснили?

– Да, вроде… – прошептал Митя.

– А чо, чо он там, и правда, жить станет? – спросила Катя. – Здорово! – выдохнула она. – Вот бы мне так, а? – Глаза у неё загорелись.

– Ты не особо усердствуй, не гоношись, – сказал Бориска. – Ты его увидишь – вся спесь спадёт. Ещё тот тип. Держите ухи востро. На рожон не лезьте Я не шучу. Ступайте. У меня дела.

Ребята кивнули, из-под бровей взглянули туда, где стояла женщина, и, опустив головы, пошли к калитке и – мимо женщины, не поднимая голов, без слов, приветствий, и – к колодцу.

Долгих шесть лет Бориска жил без матери., с отцом, с Леонидом Васильевичем Шмаковым. Боря тоже остался Шмаковым, четырнадцатилетним сыном своего отца. Можно сказать, что жил он один-одинёшенек, потому что отец, как и всегда, работал машинистом: побыв неделю-две-три дома, он уходил, и возвращался через несколько недель. Бывало проходило целых полтора месяца, прежде чем сын снова видел отца. За это время отец мог побывать и в Молдавии, и в Узбекистане, и в Заполярье, и на Дальнем Востоке, – где угодно: снаряжённые составы двигались медленно, долго, тянулись нескончаемой лентой, гудели, скрежетали и стучали сцепками, били колёсами по стыкам рельс, отмеряя пройденные метры, в конечном итоге пробегая тысячи километров по бесконечному маршруту: поля, леса, степи, горы, тайга, тундра – всё скопом, всё вперемешку. Будь то зима али лето, весна иль осень – дорога блестит двумя стальными линиями, гудит, стучит и уходит куда-то вдаль, теряясь за горизонтом или ближним поворотом… Так вот красиво и трудно жил его отец. И жил вместе с ним его сын Борис. А мать жила в другой семье. Вот уже восемь лет жила. Шесть годков было Боре, когда она сошлась с неким Толей Журавкиным из Житнино. Мал тогда был Бориска. К тому времени у мамы появился ещё один сынок. Родила она шестилетнему Бориске братика, – как выяснилось через несколько месяцев, от чужого папы. От Толи. Нагуляла, на стороне нашла новое чадо. Прознав про это, рассердился Леонид, отец Бориски, воспротивился интересам жены и завёл речь о разводе. Жена, Мария Петровна, не противилась: она была не прочь остаться жить при Леониде, а в его отсутствие навещать Толю, но раз так, раз всё открылось, так тому и быть. Она даже обрадовалась такому разрешению вредного для всех положения, потому как Толя Журавкин вёл оседлый образ жизни, а значит, он всегда будет при ней! Не то, что Леонид Шмаков. Уедет и – неделя за неделей проходят, а его нет, где только носит, с кем, что делает, о чём, о ком думает, чем живёт? Всё одно что чужой человек. Отвыкнет от него Мария, а он объявляется. А где ты был, спрашивается, всё это время, с кем якшался, кого любил? Почему твоя жена спала в холодной постели? Жила без ласки, внимания и помощи? Да с малым дитём на руках. Вот и подвернулся Марии, как выяснилось, нуждающейся в постоянном мужском внимании, Толя Журавкин. Он и обогрел, и приласкал её, и привадил к своему дому, ну и чужому, при отсутствии хозяина, помогал, и на кроватях мужниных жену его утешал… получился от того ребёнок. А Бориске невдомёк было, что дядя Толя – вражья морда, захватившая его дом и стремящаяся извести его родного отца!