Сергей Минский - Косой крест

Через несколько минут аэродромная стекляшка подкатила к одному из стоявших в ряд АН-24. Бортмеханик как раз поднял вверх передний люк багажного отсека, и народ из автобуса устремился к нему. Четыре человека заскочили внутрь, чтобы принимать рюкзаки и укладывать их на полки. Двое из них остались в отсеке, а двое других юркнули в салон. Позже Женя узнал, что таким образом бригады засылали своих, чтобы занять места сзади, где меньше был слышен рев моторов, и меньше ощущалась вибрация. Подав одному из парней свой рюкзак, он с холщевой сумочкой, где была отложена еда на дорогу, направился к трапу.

Оказавшись в салоне «аннушки», как называли ее вахтовики, Женя пару раз попробовал сунуться на свободные, казалось, места, но каждый раз его действие останавливал окрик «занято». Постепенно он добрался до передних мест, где на самом первом – справа у иллюминатора сидел худенький паренек с реденькой русой бороденкой и в очках.

– Здесь-то хоть, надеюсь, свободно? – довольно грубо обратился он к худосочному очкарику с книжкой в руках, уже ни на что не надеясь и начиная злиться.

– Пожалуйста, – добродушно ответил тот, стараясь быть услышанным в гвалте переговаривавшихся и перекрикивавшихся людей, и сделал вид, будто подвинулся, хотя двигаться было некуда.

Женя устроил свою сумочку на полке – над головой и, облегченно вздохнув, уселся.

– Извини, – спросил запросто очкарик, – не видел тебя раньше, ты недавно, наверное, устроился?

Странно, но бесцеремонность парня, вместо того, чтобы окончательно Женю вывести из себя, почему-то развеселила.

– А что – заметно? – улыбнулся он.

Редкая поросль на лице парня, через которую просвечивались правильные черты лица. Смуглая кожа. Римский, с небольшой горбинкой нос, украшенный полупрозрачной пластмассой очков. Умные темные глаза, спокойно смотревшие через не толстые стекла и казавшиеся немного выпуклыми благодаря линзам. Все это вместе выглядело как гротеск, но почему-то располагало к себе. Жене даже на мгновение стало неудобно за то, что нашел в этом простодушном человеке крайнего в поисках места.

– Ну… не так, чтоб очень, – интеллигентно ушел от прямого ответа парень, улыбнувшись в ответ, – Меня, кстати, Романом зовут. Я дефектоскопистом работаю. Отдел главного механика. А тебя?

– Я – Евгений… – протянул Женя руку, – Можно – Женя.

Роман ответил крепким рукопожатием.

– Жень, а ты из какой организации… экспедиция, АТК… или, может, геофизик?

– Я? – переспросил Женя, не сразу сообразив, о чем речь.

– Ну, да. Где ты работаешь? – уточнил Роман.

– Да еще нигде. Я первый раз лечу… Я геолог.

– Так ты у Верницкого, наверное, в геологическом отделе будешь? – чему-то обрадовался парень.

– Точно. У него, – согласился Женя, – Верницкий Иван Иванович.

– Хороший человек. О нем все хорошо отзываются. Не знаю, правда, как он, как начальник. Я-то его по шахматам знаю. Сильный дядька. КМС.

– Да? – переспросил Женя, хотя последняя информация его не заинтересовала.

– Да… – ответил Роман. И, видимо, уловив состояние собеседника, добавил, – Ладно, обживайся. Еще наговоримся за дорогу, – он раскрыл свою книгу, оставив Женю самому себе.

Прямо перед носом – на перегородке, разделяющей салон и багажный отсек, красным светом вспыхнули No smoking и Fasten belts. И постепенно увеличивая обороты сначала с одной стороны, а потом и с другой заревели двигатели, превратив самолетные винты в полупрозрачные круги. «Аннушка» вырулила на взлетную полосу, проехала в начало, развернулась и встала на тормозах. Отчаянно взревели двигатели, ввергая душу Жени в какой-то экстатический трепет, словно сейчас не самолет, а он сам собирался взмыть в небо, наращивая в себе силу. В какой-то момент он даже ощутил единство с мощью моторов, готовых оторваться от крыльев или переломать тормозную систему, мешавшую им прямо с места взмыть в высоту. Наконец, Женю вдавило в кресло, и чувство единства со всей этой многотонной громадиной превратилось в восторг. Потом – когда машина оторвалась от земли – в осмысленную радость полета. Потом включился инстинкт самосохранения. Откуда-то снизу – из-под пупка выполз и стал проникать все выше и выше страх. Он добрался до солнечного сплетения и, смешиваясь там с радостью, сотворил что-то невообразимое. А через каких-то полчаса душа, расширяясь и сжимаясь – подстраиваясь под рев двигателей, одурманенная, уже почти себя не осознавала. За всплеском чувств последовала усталость. И сознание, пройдя контрольную полосу полудремотного состояния, растворилось в вязкой, заполнившей все существо, иллюзорной вибрирующей реальности.

Женя шел по широкой песчаной полосе. Справа пенными волнами, прибивавшими к берегу водоросли и мусор, бурлило Балтийское море. Он знал почему-то, что это именно оно. Может, потому, что слева от него вдаль уходили дюны. Поросшие травой, они цепко удерживали золотистые с зелеными кронами сосны, размахивавшие ветвями, словно крыльями, как будто собирались улететь. Складывалось странное ощущение, потому что он, шагая в полную силу, то продвигался очень медленно, то вдруг перескакивал на несколько метров вперед, не меняя усилия. То оказывался почти у самой воды, а то вдруг – руку только протяни – можно было прикоснуться к золотым чешуйкам устремленных в бело-голубое небо стволов. Женя взглянул под ноги и удивился. Песок под ними шевелился. Дрожа и перекатываясь, двигался в разные стороны. Он, как и Женя, метался и перепрыгивал с места на место, словно ни гравитации, ни инерции, ни даже массы не существовало. Ничего такого, что в земных условиях имело бы значение. Неожиданно и грохот волн, и шум ветра стал быстро затихать. Его сменил шум человеческих голосов, ворвавшихся откуда-то. Появились люди. Они обступили его, начали наперебой что-то говорить. А тот, что был ближе всех, похожий на жабу, схватил за плечо.

– Старик, просыпайся… просыпайся… Саранск, – теребил его за рукав дефектоскопист, выпучив за линзами очков глаза.

Сознание нехотя стало возвращаться. От неудобной позы, затекла шея. И рука. Тело ныло и сопротивлялось движениям. Женя встал и оглянулся назад. Последние несколько человек в хвосте самолета уже покидали салон.

– Пойдем, пойдем, – стал торопить Роман, – Мы последние.

– А куда мы? – зевая, спросил Женя.

– В аэропорт. Автобус – вон, видишь, – кивнул он вправо – на иллюминаторы, – Пока заправят, пока отстоится топливо, пока пробы возьмут…

– Не понял, – обернулся Женя.

– Так положено. Когда идет дозаправка, в самолете никого не должно быть.

– А-а! Понял.

Они последними вошли в прозрачный салон автобуса, и тот, насколько можно резко развернувшись, стал быстро пересекать бетонную пустоту аэропорта. А через несколько минут, подрулив к аэровокзалу и резко затормозив, распахнул двери. Но вахтовики даже не все успели выйти из него, как диктор объявила о посадке.