Сергей Минский - Косой крест

– Заходим обратно, – крикнул старший рейса.

Послышался неодобрительный ропот.

– Семеныч, – возмутился неопрятный бородатый мужик, стоявший рядом с Женей, – Чо за хрень? Ни тебе в туалет сходить. Ни покурить, – от него отвратительно через запах неухоженности пахнуло перегаром.

– Завьялов! – бесцеремонно одернул его старший, – Дома будешь права качать – перед женой. Сказано – в автобус, значит, в автобус… В Свердловске накуришься, – добавил он, взглянув в сторону главного инженера, массивно стоявшего чуть в сторонке.

– Ладно, ладно тебе. Молчу, – буркнул мужик, входя в проем передних дверей, и жуликовато оглядываясь, стал протискиваться в другой конец.

– Вот увидишь, – наклонился к Жене дефектоскопист, – сейчас втихаря – в рукав будет курить. В Саранске нас уже не первый раз так мытарят…

– Извини, – не стал Женя ждать подробностей, – А Семеныч – это кто?

– Семеныч? – переспросил Роман, – Начальник бурплощадки – Копытов. Мой тезка, между прочим.

Последними в салон, переговариваясь, вошли главный инженер со старшим. И автобус, хлопнув дверями, тронулся. По салону, буквально через полминуты, потянуло сигаретным дымком.

– Кто там курит? – повернувшись назад, громко спросил старший, – Кто-то хочет поездком – за свой счет ехать в Советский? Завьялов?

– А чо – Завьялов? – донеслось сзади, – Кроме меня здесь – чо – никого нет? – бородатый театрально оглянулся по сторонам, вытянув шею, – Семеныч, – возмутился он наигранно, с ехидной улыбкой, – На этот раз, точняк, не я.

– А кто тогда? – переспросил старший, явно не ожидая ответа.

– А мне почем знать? – снова, ехидно улыбнувшись, возмутился бородатый.

Автобус как раз подкатил к самолету.

– Всегда здесь так? – спросил Женя, когда они с Романом вышли из автобуса.

– Это Копытов перед главным выпендривается. А так бы сидел, как слива в ж… – сказал, наклонившись к уху Жени, Роман, – У Завьялова крыша в тресте. Там у него, образно говоря, то ли брат, то ли сват… Короче, выступление Копытова – это так – вода. И все об этом знают. Но все пытаются играть по правилам.

– Даже так?

– А ты как думал? Здесь ты ни одного человека с улицы не найдешь. Все по чьей-то протекции. Только у каждого она разная… Иди вперед, – пропустил он Женю к трапу.

– Ну, да. Понятно.

И опять, взревев моторами, неутомимая «аннушка» взмыла вверх. Поднялась над рваным покрывалом темневших внизу облаков, через дыры которого уже начинали светиться в начинавшейся ночи большие и малые населенные пункты. Через некоторое время в самолете остался только дежурный свет. И Женя, взявшись поначалу за «Гения», помучился немного, всматриваясь в текст, и, приподнявшись, положил книгу на полку.

Монотонное – то возрастающее, то убывающее гудение двигателей, когда он вслушивался в него, сбивало дыхание. Сознание все норовило подстроить его под амплитуду подъемов и спадов. Но от этого становилось неприятно и даже болезненно в районе солнечного сплетения, или чуть ниже – трудно было понять. Диафрагма отвергала сознательное насилие над собой. И Женя, закрыв глаза, постарался отвлечься – начал анализировать увиденное и услышанное сегодня. Время стало сдвигаться в прошлое. Все больше и больше. Появилось ощущение чего-то приятного, нараставшее с каждой секундой, пока, наконец, не воплотилось в лучистую улыбку Маши. Пришло удивление. До него вдруг дошло, что это тоже было сегодня. Сон до Саранска и огромное количество событий новой для него жизни с такой частотой градуировали время, что с Машей, показалось, они встречались не только не сегодня, но даже не вчера. Чувство, что прошло уже дня три – не меньше, настойчиво заявляло о себе, споря с элементарными принципами логики. «Маша», – улыбнулся Женя, забыв вдруг обо всем, что могло помешать этим воспоминаниям. Сознание, проскочив еще дальше по коридору времени, обнаружило девушку стоящей у корпуса университета. Она встала, почти как тогда, встретив его ответной, но уже не столь сдержанной улыбкой. И сердце, словно это было наяву, снова замерло, отвечая тому, что схватили беглым взглядом глаза. Легкое чуть выше колена платьице, обтягивавшее фигурку от лифа до середины бедер, колыхнулось разлетавшимися внизу мелкими складочками. И это движение моментально привлекло внимание глаз к ее стройным ножкам, на которых с этого расстояния еле заметно, но так трогательно виднелись редкие светлые волоски. Если бы не спонтанное любопытство на движение ткани, у него смелости бы не хватило посмотреть туда.

– Здравствуйте, Женя. Вы так быстро пришли… я даже не ожидала.

«Как? Как я мог на целых полдня забыть о ней?» – подумал Женя, чувствуя, как теряет точку опоры в пространстве, уплывая туда, откуда Маша сбивавшимся тембром стала повторять слова последней фразы.

Аэропорт «Кольцово» встретил вахту ночной иллюминацией огней и мелким затяжным дождиком. Свердловск изнывал от власти безветрия, насквозь пропитанного липкой духотой. Сообщение стюарда о температуре за бортом оправдалось почти сразу же как открылась дверь. Еще не успев выйти, Женя ощутил теплую влагу. А когда стал спускаться по трапу, почувствовал, как ткань рубашки становиться волглой и начинает прилипать к телу. «Ничего себе резко-континентальный климат, – подумал, – Тропики позавидуют». Это был даже не дождь. Скорее, водная пыль, насытившая до предела значительно потяжелевший воздух. И он, проникая через ворот, впитывался в кожу, отчего та становилась тоже теплой и влажной.

Их отвезли в большой – не то, что в Саранске – аэровокзал, и перед тем как открылись двери автобуса, старший – Семеныч – громко предупредил:

– Народ, внимание! Далеко не разбредаться. Всем слушать аэропортовский брехунок, потому что ждать никого не будем. Кто не успеет, поедет поездком – за свои кровные… Все слышали? – спросил, – Чтоб потом не говорили… – он замолчал, не найдя, видимо, слов, а, может, смысла продолжать.

– А сколько мы здесь будем, – спросил кто-то, озвучив появившийся у Жени вопрос.

Семеныч усмехнулся:

– Для тех, кто летит впервые, сообщаю, что сие неведомо никому. Мы не штатные рейсы, а потому, когда воткнут куда-нибудь, тогда и полетим. Может случиться и как в Саранске. Но судя по моему опыту, час – не меньше. Поэтому никому не расслабляться – особенно в буфетах. Всем превратиться в уши – слушать сообщения диктора… Есть еще вопросы?

Вопросов больше не было.

Дефектоскопист Рома, пока преодолевали накопительную зону – по его словам «отстойник», шел рядом. Но сразу же исчез в толпе, как только вышли в вестибюль.

Женя пошатался по первому этажу. Поднялся по лестнице на второй. Минут десять проторчал у киоска с уральскими сувенирами, разглядывая местные шедевры из полудрагоценных камней. Здесь много лежало и висело бус разных цветов и размеров. Стояли яйца в подставках и пепельницы. А в промежутках между всем этим богатством красовались броши. Чего только не выпиливалось из камня местными мастерами. Но больше всего глаза натыкались на шкатулки и шкатулочки из малахита. С ящерицами в золотистых коронах и без. Они символизировали хозяйку медной горы и, похоже, были главным украшением полок. Понравились и несколько фигурок из яшмы. «Вот бы Маше что-нибудь из этого подарить», – подумал. Но то, что нравилось, стоило дорого, а что – так себе, так на это и денег было жаль. Тем более что их у него – не слишком-то. Если не сказать – кот наплакал.