Александр Левковский - Самый далёкий тыл

Мы с Мишкой услышали сквозь тонкую стенку их голоса – сначала тихие, а потом голоса стали всё громче и громче. То есть, это был, в основном, голос отца, так как мать всегда говорила очень тихо.

Мы вылезли из наших кроватей и приложились к стенке, чтобы слышать получше.

Мы так и знали, что они начнут спорить, ведь за последний год не проходило и дня, чтобы отец не скандалил с матерью. Каждый день она твердила одно и то же: он должен уйти из НКВД! Он должен уволиться! Она не может с ним жить, пока он служит в НКВД подполковником!

Отец повысил голос:

– Куда я уйду? Это невозможно! Я военный. Ты знаешь последний указ: сейчас даже гражданским запрещено переходить с работы на работу – тебе известно это? И куда я могу уйти? Они арестуют меня за предательство! Они расстреляют меня. Это то , что ты хочешь?!

– Не кричи, – сказала мать. – Ты разбудишь детей. Послушай, Дима, всё лучше, чем тратить свою жизнь, арестовывая невинных людей, посылая их за Полярный круг и убивая их.

– Кто тебе сказал, что они невиновные! Они враги народа! Они шпионы!

– Шпионы? Для вас в НКВД все шпионы. И наш дворник, дядя Ким, Мишкин лучший друг, тихий безвредный старик, он что – тоже шпион?

– Он кореец. Они все японские шпики… Лена, не глупи. И будь поосторожнее со своим языком. Мы в НКВД охраняем безопасность советского народа. Без нас война была б уже проиграна, потому что в армии и в тылу есть ещё много врагов трудового народа…

Было слышно, как мать расхохоталась.

– «Трудового народа!» – передразнила она. – Ты и твои гнусные начальники – в роли защитников «трудового народа»! Сегодня на вашем отвратительном банкете я смотрела на их жирные морды, и я слушала их пьяную болтовню, и видела, как они жрут американские деликатесы и хлещут американский виски, а тем временем наши солдаты на фронте погибают тысячами – и я чувствовала, что меня вот-вот стошнит. Они выглядят как убийцы, они звучат как убийцы, и они есть убийцы! И ты среди них…

– Что ты хочешь?

– Я не могу позволить детям жить рядом с тобой. В твоей работе много жестокости, и ты переносишь эту жестокость на ребят.

После минутного молчания отец сказал:

– Хорошо, я уйду. Но помни, Лена, я люблю тебя. И я люблю детей.

– Ты любишь детей?! Постыдись! Ты лжёшь! Ты никогда не говорил с ними как отец, ты только орал на них. Ещё два года тому назад ты бил Серёжу чуть ли не каждый день, Ты перестал бить его только потому, что он вырос и может ударить тебя в ответ.

– Он хулиган, поверь мне. Он постоянно шатается возле барахолки вместе с какими-то подозрительными типами. Мои агенты видели его там, и не один раз.

– Твои агенты лучше бы охраняли нас от настоящих японских шпионов, а не ходили бы по следам четырнадцатилетнего мальчишки… Ты жесток, потому что ты работаешь в таком месте, где запугивание и избиение – это часть службы и, наверное, самая главная её часть.

– Что она говорит? – зашептал перепуганный Мишка мне на ухо. – Папа бьёт людей на работе?

– Ш-ш-ш… – прошептал я в ответ. – Подожди.

За стеной было тихо. Потом мы услышали голос отца:

– Я ухожу, Лена. И не беспокойся о деньгах.

Это и был тот момент, когда мать сказала громко:

– Не вздумай посылать мне свои деньги; я их не возьму. Твои деньги испачканы кровью.

Глава 3. Сталин. Москва, Кремль. Март 1943 года.

Мизантроп… Сталин никогда не слыхал это слово. Что оно значит? Оно не звучит по-русски. Конечно, Сталин – грузин, но все знают, что его русский – идеальный. Ленин и Горький говорили ему это неоднократно. Так почему же он никогда не встречал это слово во всех книгах, что он прочёл?

Сейчас два часа пополуночи. Он сидит за рабочим столом, держа перед собой толстый том под названием Сталин . Свинья Троцкий любит вставлять непонятные слова в свои книги. Он написал так: «Насколько я помню, Сталин всегда был закоренелым мизантропом».

Не простым мизантропом, но закоренелым !

Сволочь!

На сталинской даче в Кунцево есть библиотека с толковыми словарями. Но здесь, в Кремле, толкового словаря не найдёшь. И нет смысла будить кого-либо из Политбюро – они знают русский хуже, чем он, хотя все они русские. Ну, не все: Анастас Микоян – армянин, Лаврентий Берия – грузин, Лазарь Каганович – еврей… Все остальные – русские.

Конечно, Светлана знает, что такое мизантроп , но он не станет спрашивать у неё. Вчера он не сдержался и ударил её. Дважды. Ей уже семнадцать, и он подозревает, что все мысли у неё о мужиках. Берия донёс на днях, что её видели в кино с каким-то евреем лет тридцати. Кто этот грязный жид, который смеет встречаться с дочерью Сталина?! Арестовать гада по 58-й и сгноить на Колыме! « Они сношаются?» – спросил Сталин. Берия растянул в ухмылке свой лягушачий рот: « Наверное. Мы узнаем, если надо».

Мизантроп… Через пять минут Берия явится для еженедельного доклада о тыловой безопасности, и Сталин спросит его об этом слове. Берия – единственный из сталинских соратников, имеющий университетский диплом; все остальные, включая Сталина, – просто революционеры, а революционерам высшее образование ни к чему.

Послышался короткий стук в дверь, и Берия появился на пороге.

– Лаврентий, – сказал Сталин по-грузински, – ты знаешь такое слово – мизантроп ?

Берия коротко хохотнул. У него длинные тонкие губы, и когда он смеётся, противный квакающий звук возникает в безгубой щели, которая заменяет ему рот.

– Коба, – сказал он, входя в кабинет, – конечно, я знаю.

Сталин почувствовал знакомый прилив раздражения. Во-первых, Берия посмел назвать его Кобой . Только те, кто знал Сталина до Великой Октябрьской революции (а большинство из них Сталин уже расстрелял), имеют право употреблять его революционную кличку. Берия был никто в те времена; и значит, этот мерзавец не имеет никакого права даже упоминать славный сталинский псевдоним.

Во-вторых, Берия не должен был изображать из себя такого большого знатока русского языка (да ещё ухмыляться при этом), а должен был отреагировать как-нибудь поскромнее, как реагируют все в присутствии Вождя – например, продемонстрировать некоторое сомнение или небольшую заминку.

– Мизантроп, – сказал Берия, – это человек, ненавидящий каждую личность в отдельности и все человечество в целом. Где ты нашёл это слово, Иосиф?

Сталин не ответил. Может, еврей Троцкий прав. Может, я действительно ненавижу всех людей. Лучше их ненавидеть, чем любить. Надёжнее их ненавидеть.

Сталин вставил в рот незажженную трубку и взглянул на Берии.

– Лаврентий, – сказал он, – как ты думаешь, я мизантроп?

Берия помедлил с ответом.

– Ты ненавидишь многих, – осторожно сказал он. – Не только Гитлера, например, но, я думаю, также и Рузвельта, и Черчилля, верно?