Луи-Фредерик Рукетт - В снегах Аляски. Мятежные души

Горе «холостяку», бродящему вокруг гарема. Это ему может стоить если не жизни, то по крайней мере основательной трепки, и молодой донжуан, прихрамывая, должен вернуться на место, которое было оставлено за ним с самого начала.

Менее приспособленные для борьбы, слабые, а потому и побежденные обречены на безбрачие. Соплеменники оттесняют их в глубь острова, в открытые места, где солнца никогда не бывает и где дуют холодные северные ветры. Не будучи производителями и, главное, лишенные возможности иметь потомство, они обречены на верную смерть, так как правила охоты для них безжалостны: и убиваются и уничтожаются исключительно холостяки.

Статистики приводят цифры, из которых видно, что ежегодно под железными дубинками охотников гибнет более трех миллионов тюленей.

Бедные холостяки!

Но оставим эти соображения и вернемся к тюленьим дамам, которые являются невозмутимыми зрительницами битв своих господ и повелителей. Вскоре после своего прибытия самка разрешается обыкновенно только одним детенышем, покрытым мягким пушком. Есть сотни видов тюленей; зоологи назовут вам по-латыни их имя, род, семейство и прочее.

Тюлений беби – это бойкое существо, которое идет в море через несколько часов после своего появления на свет; это какие-то вундеркинды вроде тех, которые в трехлетнем возрасте играют на скрипке. В благоразумных семьях ждут обыкновенно, пока тюлененок не лишится своего пушка, на что уходит недели две.

Все тюленьи беби подтвердят вам, что день, когда они теряют свой пушок, далеко не веселый денек для них. Мамаша-тюлениха появляется и тащит силой – да-да! – тащит силой свое потомство в воду. Тут не помогают ни мычание, ни жалобные вздохи. Мамаша безжалостна. В воду – и бац! Она сбрасывает своего малыша, который тут же начинает отчаянно барахтаться в соленой воде. Если дело принимает плохой оборот, то мамаша-тюлениха ударом хвоста водворяет неосторожного детеныша на берег, но если тюлененок обладает хоть небольшой смекалкой, он быстро приспосабливается и через несколько дней уже становится ловким пловцом. С этого момента у него есть новое место для игр, где он может резвиться с товарищами.

На острове Святого Павла в городе тюленей есть кварталы, площади, улицы, по которым каждый идет по своим делам и где всякий наслаждается полнейшей свободой, свободой в наиболее приемлемой ее форме, состоящей в том, чтобы делать все что заблагорассудится при условии не стеснять своих соседей.

Но ведь тут общим распорядком ведают животные, а не люди.

Когда сезон кончается, когда первые осенние туманы окутывают высокие скалистые берега Святого Георгия и вулканические вершины Святого Павла, господа тюлени, сопровождаемые госпожами тюленихами и маленькими тюленятами, пускаются в путь к южным морям.

Тысячи холостяков, возмужавших за прошлые годы, пользуясь свободой в свободном море, больше не вернутся; им не придется больше охотиться за палтусом и лососем, они не будут больше играть на гребнях волн, фыркая и выбрасывая из ноздрей воду и распустив когти, не дадут уже больше уносить себя течением.

Увы, шкуры их будут неделями сушиться на плетнях боен; кожа их, гладко выстриженная, очищенная от жестких волос, сохранит лишь коричневый подшерсток, который в руках искусного лондонского или парижского мастера превратится в «морскую выдру» (котика) для украшения плеч наших прекрасных леди.

Бедный ободранный холостяк, мясо твое далеко не из вкусных, но все же вызовет восторг моих друзей алеутов или иннуитов, а вытопленный жир твой будет выменен торговцами за несколько долларов, а чаще всего за несколько галлонов виски.

Все, что исходит от тебя, безобиднейшего, а быть может, и благоразумнейшего из всех животных, все идет в оборот.

Все вплоть до твоих зубов, которые по десять центов за штуку можно приобрести во всех лавках Сиэтла или Ванкувера.

Проплыть весь Тихий океан, от острова Хуан-Фернандес до архипелага Прибылова, чтобы в результате болтаться в виде брелока на жирном брюхе самодовольного буржуя – какая печальная участь! Право, выдумать такую штуку могут только люди.

Дверь бесшумно открывается. Появляется курносая физиономия Котака. Он входит украдкой, потом замечает меня, и физиономия его тотчас же озаряется широкой улыбкой, обнажающей редкой белизны зубы. От этого его короткий и плоский нос кажется еще шире, и у глаз его образуются складки вроде гусиных лапок.

Котак проделывает свои самые изящные поклоны и по очереди трет себе то правое ухо, то левую ноздрю, что является его манерой выражать свою воспитанность. Закончив ритуал вежливости, он без всяких церемоний садится возле меня на походную кровать, на которой я лежу совсем одетый. Котак чешет себе указательным пальцем макушку, затем приглаживает свои жесткие, густые, блестящие черные волосы. Несомненно, Котак имеет сообщить мне что-то очень важное.

Я справляюсь о здоровье его жены, отца, деда и трех маленьких детей. Все чувствуют себя прекрасно. Ну а собаки как? Ничего, вся эта команда сейчас на отдыхе: Долл, сломавший себе в тундре ногу, сейчас поправился, а Каа-Ка уже не страдает коликами, заставлявшими его выть и кататься по снегу.

Только тогда я обращаю внимание на костюм моего друга Котака. На нем две куртки из тюленьей кожи, причем верхняя – с капюшоном; его штаны, тоже из тюленьей кожи, подвязаны ремнями. Он натянул свои высокие сапоги с подошвами из лосиной кожи; рукавицы из оленьей кожи болтаются у него за поясом.

– Ты разве уезжаешь в экспедицию?

– Да.

– Ну, желаю тебе счастливой охоты, Котак. Вот, возьми с собой эту бутылку виски.

Котак укладывает виски в карман и не двигается с места. Вдруг он принимает решение:

– Мы едем вместе!

– Кто, я?

– Ты.

– На охоту?

– На охоту. Мне сообщили о проходе большого стада тюленей. Я ухожу в море и беру тебя с собой.

Я пытаюсь протестовать. Котак проявляет на этот раз неисчерпаемое красноречие.

– Ты не можешь не ехать со мной. Во-первых, это тебя заинтересует. Охота на тюленей – большое наслаждение, а затем…

– А затем?

– А затем, ты не можешь вечно оставаться один. Туниа, живущий в земле, проник в твою голову, пока ты спал, но Ворон, который нам покровительствует, прогонит Туниа. Он всемогущ, это – наш Отец. Он похитил у нашего деда Шариота рыбу, чтобы передать ее тлинкитам; он сделает Туниа подношение, и Туниа скроется в свою подземную обитель.

Ну, раз в это дело вмешиваются все эскимосские боги, то мне ничего больше не остается, как только подчиниться.

Я иду за своим винчестером, но Котак удерживает меня:

– Нет-нет, не надо этой штуки.