Рене де Пон-Жест - Жемчужная река. Герцогиня Клавдия

– Я так же невиновен, как и Лиу Сиу, – ответил племянник мадам Лиу, бросая долгий взгляд на подругу по несчастью. – Клянусь памятью предков, что я его не убивал.

– Не прибавляйте богохульства ко всем своим преступлениям, – строго перебил председатель. – Раз вы отказываетесь отвечать, посмотрим, устоит ли ваше тело перед пыткой так же, как ваша душа перед раскаянием. Да будет то, что предписывает нам закон.

Палач быстро подошел к носилкам и обхватил лоб И Тэ металлическим обручем, сжимающимся при помощи особого винта.

Внимание публики было так напряжено, что глубокая тишина воцарилась в зале. Казалось, что она боится пропустить мельчайший жест палача, мельчайшую подробность разыгрывающейся перед нею кровавой драмы.

Лиу Сиу глядела на И Тэ как обезумевшая. Она ждала чего-то ужасного, но напрасно силилась понять, чего именно.

– В последний раз предлагаю вам сознаться, – важно сказал Минг.

И на его толстом добродушном лице мелькнула искра жестокости.

– Мне не в чем признаваться. Да пощадит меня милосердный Будда, – твердо ответил ученый.

Не успел он сказать эти слова, как лицо его мертвенно побледнело, приняв синеватый трупный оттенок, а из стиснутых зубов вырвался долгий страдальческий стон.

Это палач сделал первый оборот винта. Железный обруч сжал виски несчастного, причиняя ему невыносимую боль.

Публика заревела от восторга, а европейцы с отвращением отвернулись; забыв о собственных страданиях, Лиу Сиу сорвалась с места. Она хотела что-то сказать, но рыдания сжали ей горло.

– Сознаетесь ли вы в своем преступлении? – повторил мандарин задрожавшим от ярости голосом.

И Тэ жестом ответил, что ему не в чем признаваться. Палач снова повернул винт – и внезапно лицо мученика страшно изменилось. Щеки его вдруг запали, точно он внезапно похудел; глаза выкатились из орбит и глянули диким безумием, а из-под страшно оскаленных мукой зубов и из раздувшихся ноздрей хлынула темная кровь.

– Пощадите, – простонала Лиу Сиу, рыдая. – Пощадите, благородные судьи! Я сознаюсь.

Минг сделал знак – и железное кольцо, раскалывающее череп И Тэ, разжалось. Окровавленный, искалеченный астроном упал в глубоком обмороке на носилки.

– Да. Да. Я сознаюсь, – продолжала, лихорадочно торопясь, Лиу Сиу, боясь возобновления пытки и не отводя глаз от двоюродного брата. – Я во всем добровольно сознаюсь. Я убила мужа. Убейте меня, казните, но пощадите его, невинного.

Дикое, безумное отчаяние удесятерило ее силы. Она совершенно перестала чувствовать боль и вырвала из тисков свои расплющенные ручки. Палач с трудом ее удерживал.

– Значит, вы сознаетесь, – довольно сказал председатель, поглаживая подбородок, когда заревевшая от восторга публика успокоилась.

– Да, да, сознаюсь, – с безумными глазами повторяла Лиу Сиу.

– Как же вы совершили преступление? – продолжал Минг, не скрывая радости от такого неожиданного оборота.

– Не помню точно, – быстро, захлебываясь, говорила несчастная. – Я не любила жениха. Мы вышли в сад. Я нарочно попросила его выйти погулять. Потом… я заставила его выпить яд и ударила ножом… Потом я вернулась в спальню и легла спать. Служанки ничего не видели, потому что мы их отпустили.

– А как же очутился веер И Тэ под телом вашего мужа?

– Веер… Ах да, я вспоминаю… И Тэ забыл его у нас при последнем визите в Фун-Зи. Я спрятала его на память и никогда не расставалась с ним. Я его уронила, убегая…

– Значит, вы утверждаете, что И Тэ не виновен и вы самостоятельно совершили преступление, не имея сообщников.

– Да. Да. Сама, без чьей-либо помощи.

– Это неправда! Лжет она, лжет! – закричала в голос простоволосая женщина, прорываясь сквозь цепь солдат и бросаясь к Лиу Сиу.

– Молчать! – скомандовал Минг. – Что это за женщина?

– Кто я, господин судья? – ответила неизвестная с горькой усмешкой. – Я – мать этой несчастной, которую вы мучите. Клянусь вам, что она говорит неправду. Разве вы не видите, что она сошла с ума? Разве она помнит, что говорит? Разве она похожа на убийцу? Дитя мое бесценное! Да разве она может отравить или зарезать? Будь прокляты те, кому приходит в голову такая гнусная блажь. Да поразит их Будда проказой и одинокой старостью!

Это относилось к Лингу, сильно взволнованному появлением мадам Лиу. Потому что принужденный присутствовать при пытке подсудимых старик чувствовал себя невольным виновником их страданий и спрашивал себя, действительно ли они – убийцы сына.

– Молчать! – сурово оборвал председатель, стараясь положить конец этой сцене. – Оставьте эту женщину возле дочери, и пусть все с почтением выслушают приговор.

Минг на мгновение умолк, пошептался со своими коллегами, быстро перелистал книгу законов и, помолчав, важно произнес:

– Мы, Минг Лонти, мандарин третьего класса, исполняя обязанности председателя Кантонского уголовного суда, допросив лиц, доставленных в суд в качестве обвиняемых по делу об убийстве Линг Таланга, и добившись полного сознания одной из обвиняемых, постановили: считать вину обоих обвиняемых доказанной и, применяя к ним законные нормы, предписываемые суду великим законодателем нашим, приговорить их обоих к смертной казни. Женщина, именуемая Лиу Сиу, будет повешена, а мужчина, именуемый И Тэ и упорно отрицающий свою вину, умрет медленной смертью. Приговор будет приведен в исполнение, когда император, наш божественный и всемогущий господин, изъявит на это свою мудрую волю. Стража, уведите осужденных, с коими надлежит обращаться до приведения приговора в исполнение так, как это предписывается законом и человеколюбием.

Публика выслушала приговор с равнодушием народов Востока, которые спокойно и безразлично относятся к смерти. Для публики зрелище было закончено. Ей было все равно, когда умрут осужденные. Даже приговор к медленной смерти ее не смутил, хотя эта необычайно жестокая казнь постепенно выходит из моды.

Осужденные вовсе не слыхали приговора. Лиу Сиу билась в тяжелом истерическом припадке, судорожно рыдая и прижимаясь к матери, и мать не могла отвести глаза от ее раздавленных пальцев. А И Тэ не приходил в сознание, несмотря на все усилия врача. Минутами казалось, что он уже мертв.

Зал опустел. Судьи и публика разошлись. Стража заперла входные двери. Мадам Лиу собиралась проводить свою дочь в тюрьму, как вдруг почувствовала, что кто-то осторожно трогает ее за плечо.

Она обернулась.

Молодой белокурый европеец стоял перед нею. Несмотря на горе, мадам Лиу испуганно отшатнулась. Но незнакомец улыбался так ласково и сердечно, что она немного успокоилась.

Это был молодой человек высокого роста с умным и энергичным лицом. Он не стал задавать ей праздных вопросов, а просто сказал на макайском наречии, понятном жителям Южного Китая и всех приморских провинций: