Эли Берте - Птица пустыни. Дитя лесов

Скоро шарабан с дороги, ведущей на прииски, свернул на тропинку. По мере того как они удалялись от Дарлинга, обработанные участки земли встречались все реже. Тропинка стала почти невидимой, и кучер с трудом различал ее. Шарабан то въезжал в рощу, где ветви больших деревьев были опущены, как у плакучих ив, то катился по бесплодным местам, где колеса едва не утопали в мелком, как пыль, песке. Здесь не слышалось других звуков, кроме пения хохотунов, криков попугаев, с шумом разлетавшихся при приближении повозки. Солнце изливало на землю потоки света и жара, на горизонте возвышались горы, казавшиеся совсем черными на фоне лазурного неба. Мириады насекомых порхали и жужжали в знойном воздухе, а иногда черная змея, разбуженная стуком колес, приподнималась в нескольких шагах от тропинки, шипя и высовывая свой раздвоенный язык.

Между путешественниками завязался разговор. Оинз вежливо осведомился у мадам Бриссо о ее муже, и она принялась в красках описывать происшествие, о котором получила известие несколько дней назад.

– Да, – говорила она, – мой бедный муж чуть не погиб! Злодеи хотели взорвать магазин и уже просверлили стену, чтобы поджечь порох, но виконт де Мартиньи, наш соотечественник, разгадал их намерение и убил негодяя, которому поручено было привести в исполнение этот план. Ты видишь, Клара, как мы были неправы, что так дурно думали о виконте, – обратилась она к дочери.

– Да, мама, – машинально ответила девушка.

– Мы ему обязаны жизнью твоего отца, и, если опять увидим его, я надеюсь, ты приветливо его примешь?

– Да, мама.

– Ах, месье Оинз, – продолжала мадам Бриссо, – если бы вы знали, как мне хочется, чтобы муж поскорее вернулся! Я очень беспокоюсь за него, на приисках вечно что-нибудь случается. Но он намерен пробыть там еще несколько месяцев и рассчитывает, что виконт де Мартиньи поможет ему в делах. Ты будешь рада обнять своего доброго отца, Клара?

– Да, мама.

Так как во время этого разговора шарабан катился по твердой рассохшейся земле, Денисон, скакавший рядом с повозкой, не пропустил ни одного слова. Со своей обычной невозмутимостью он сказал мадам Бриссо:

– Я очень рад узнать, что этот француз, ваш соотечественник, совершил храбрый поступок. Однако, несмотря на это, господину Бриссо следовало бы остерегаться человека, с появлением которого ваше семейство постигли разные огорчения.

– Боже мой, месье Денисон, в чем вы упрекаете виконта?

– Ни в чем, кроме беспринципности. Не одного ли вы мнения со мной, мисс Клара?

– Да, месье Денисон, – ответила девушка с тем же равнодушием.

Мадам Бриссо передернула плечами.

– Не знаю, – сказала она, – что виконт де Мартиньи мог сказать Кларе, но она будет снисходительна к нему из уважения к услуге, оказанной ее отцу. Виконт несколько ветрен, я это признаю, однако если он мечтает разбогатеть, не нам осуждать его за это. И он не нищий авантюрист, как, по-видимому, думает месье Денисон, у него есть прекраснейший из алмазов, а обладая подобным сокровищем, можно достигнуть многого. Не правда ли, Клара?

– Да, мама, – рассеянно ответила она, но вдруг как будто очнулась и с живостью спросила: – Мама, ты думаешь, что этот алмаз еще у него?

– А где же ему быть? Правда, де Мартиньи не захотел показать его, и твой отец спрашивает у меня объяснения на этот счет. Но осторожность виконта, находящегося среди авантюристов и злодеев, вполне объяснима. Без сомнения, он не хочет, чтобы узнали о том, что он обладает такой ценной вещью, хотя мог бы сделать исключение для твоего отца.

Клара нахмурилась. Денисон заметил ее озабоченность.

– Я вижу, – сказал он, вздыхая, – что мисс Клара не может еще забыть алмаза виконта де Мартиньи.

И он удержал свою лошадь, чтобы пропустить шарабан вперед.

Разговор перешел на другой предмет. Рэчел Оинз, сидевшая возле Клары, любовалась цветами и красивыми бабочками, ей хотелось каждую минуту остановить шарабан, выйти и поближе рассмотреть эти чудеса мироздания. Но так как это было невозможно, то она восхищалась ими издали и делилась своим восторгом с Кларой, которая оставалась задумчивой, между тем как ее мать продолжала разговаривать с Оинзом.

– Дорогая, – спросила Клару Рэчел, указывая на дерево, под которым они проезжали, – ты не помнишь название этого прекрасного и величественного растения?

– Нет.

– Какая ты забывчивая! Это широколиственная бэнксия. Дерево обязано своим названием доктору Бэнксу, который с доктором Солэндером сопровождал Кука в первом путешествии. Шишки этого дерева туземцы используют как трут и… Но посмотрим, не сможешь ли ты узнать этот кустарник?

– Ax нет, милая Рэчел! – ответила Клара.

– Что с тобой, Клара? Это же шеломайник, который разводят иногда в европейских оранжереях. Придется нам возобновить уроки ботаники. Смотри, видишь листья, которые напоминают очаровательные светло-зеленые зонтики? Это древовидный папоротник, а вот это – красносочник…

Клара не слушала объяснений подруги, но Рэчел, не замечая этого, продолжала называть растения так охотно, как будто имела самого внимательного слушателя.

Между тем солнце поднялось уже высоко, и лошади начали выказывать признаки усталости, однако Оинз, который был знаком с местностью, все протягивал руку к горизонту, указывая на конечный пункт их путешествия, когда у него спрашивали, скоро ли приедут. Местность становилась все бесплоднее, деревья сменились кустарником. Женщины уже начали беспокоиться, не заблудились ли они, когда землемер указал наконец на несколько деревянных строений вдали.

За зарослями кустов, скрывавших строения, протекал ручей. Правда, теперь он почти пересох, в его ложе только кое-где остались небольшие лужи, но и их огненное солнце должно было скоро иссушить. За ручьем начиналась настоящая пустыня, где росли кое-где уродливые деревца.

– Вот мы и приехали на ферму Уокера, – сказал Оинз. – В двух милях отсюда, в верхней части ручья, на границе штата Виктория, находится ферма Гудрига. На ней разводят овец. Земля на другой стороне ручья принадлежит туземцам. Беднягам, – прибавил он, – досталась плохая земля. На протяжении многих миль там не встретишь и клочка плодоносной почвы и ни капли воды. Поэтому австралийцы почти круглый год живут на берегу ручья и, так как они никому не причиняют вреда, их не гонят отсюда. Пусть женщины не пугаются, если увидят некоторых из них – они совершенно безобидны.

Пока Оинз давал эти объяснения, путешественники вышли из шарабана. Лошадь выпрягли, а Денисон разнуздал свою, им надели на ноги путы, чтобы они не могли далеко убежать, и пустили пастись на зеленую траву, которая еще росла вдоль берега ручья.

Тем временем из ближней к ручью постройки выехали на лошадях двое мужчин и направились к шарабану.