Дмитрий Биленкин - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1980 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

Три произведения посвящены будущему.

Оно может быть разным. Может быть таким, каким предстает в повести Андрея Балабухи «Майский день», таким, каким его хотим видеть все мы; наша страна вместе со всеми миролюбивыми силами человечества борется за наступление того праздничного дня, когда последний военный крейсер будет порезан автогеном. Как и все остальное оружие…

Вовсе не райские идиллии ожидают людей в том блистающем мире. Им — такова уж судьба человеческая — не уйти ни от горя, ни от смертей, ни от трагедий. Все же нельзя не почувствовать, что только в дружбе, в любви, в мирном созидательном труде люди могут стать по-настоящему счастливыми.

Но можно себе представить — ведь фантастика рисует воображаемые картины — и другое будущее. Где происходит действие повести уже упомянутого Дмитрия Биленкина «Конец закона» и рассказа Егора Лаврова «Дождя сегодня не будет»? Кажется, в изображенных ими неназванных странах никогда не бывает солнца, там все время идет унылый, осенний дождь. Может быть, потому складывается такое впечатление, что при общественных отношениях, которые царят в этих странах, там как-то не котируются акции радости, хотя к услугам каждого масса развлечений, акции творчества, хотя есть бизнес, акции счастья, хотя не исключен успех. Мы уверены, что народы Земли в конце концов справятся со всеми подстерегающими их злыми демонами. И любой прогрессивный фантаст — тем более фантаст советский — мрачные свои «пророчества» создает именно для того, чтобы они никогда не сбылись.

Вэто майское утро все было прекрасным: и море, очень синее и очень спокойное, такое спокойное, что кипящие кильватерные струи из-под раздвоенной кормы «Руслана» уходили, казалось, в бесконечность, тая где-то у самого горизонта; и небо, очень синее и очень прозрачное, с удивительно уютными и ручными кучевыми облачками, томно нежившимися на солнце. От палубы пахло совсем по-домашнему, как от пола в той допотопной бревенчатой хоромине в Увалихе, где Аракелов отдыхал прошлым летом. Каждое утро хозяйка, болтливым колобком катавшаяся по дому баба Дуся, мыла некрашеный, отполированный годами и шагами пол, надраивала его голиком, и вокруг распространялся аромат дерева, солнца, воды… Собственно, почему солнца? И почему воды? На этот вопрос Аракелов ответить не мог. Ему так казалось — и все тут. Этот запах будил его, он еще несколько минут лежал, вслушиваясь в равномерное шарканье голика и невнятное пение-бормотание бабы Дуси, и его наполняло чувство полного отрешенного отдыха.

Так оно было и сейчас. Свои шестьсот часов он отработал. Теперь можно позволить себе роскошь поваляться в шезлонге в тени «Марты», глядя, как сливаются и тают вдали пенные полоски, говорливо рвущиеся из-под кормы; можно почувствовать себя на борту «Руслана» просто пассажиром, этаким пресыщенным туристиком, совершающим очаровательный круиз «из зимы в лето». Шестьсот часов — по шестидесяти на каждой из десяти глубоководных станций — программы дают на это право. Жаль только, кейфовать ему недолго: завтра «Руслан» зайдет на Гайотиду-Вест, а оттуда на перекладных — сперва дирижаблем «Транспасифика» до Владивостока, потом самолетом — Аракелов за три дня доберется домой. А там и до отпуска рукой подать…

Эх! Аракелов, вкусно перехрустев всеми суставами, заложил руки за голову и стал смотреть, как резвится в полукабельтове от борта «Руслана» небольшая — голов десять — двенадцать — стайка дельфинов-гринд. Здоровенные зверюги чуть ли не в тонну весом вылетали из воды, с легкостью заправских балерин совершали этакий «душой исполненный полет» и гладко, почти без брызг возвращались в море. Это выглядело так противоестественно, что невольно захватывало дух.

Через полчаса Аракелову пришлось все же встать и вслед за неумолимо сокращавшейся тенью передвинуть шезлонг метра на два в сторону, под самый бок «Марты». Аракелов похлопал рукой по прохладному металлу ее борта: лежи, лежи, чудовище, мы с тобой славно поработали. Только тебе еще маяться и маяться, а я уже все. Впрочем, тебе-то что, ты железная… Это про нас только говорят, что мы железные. А на самом деле мы вовсе не железные. Мы черт знает насколько не железные. Не то что ты! А пока — отдыхай… Сколько ж тебе отдыхать? Дня два, пожалуй. Помнится, следующая станция милях в пятидесяти севернее Караури. Точно, два дня. Значит, когда ты пойдешь туда, вниз, я буду спокойненько перекусывать в буфете какого-нибудь Омска-Томска…

«Марта» была глубоководным аппаратом из третьего поколения потомков «Алвина» и «Атланта». Маленькая двухместная машина, скорее похожая на самолет, только с перевернутым почему-то вниз хвостовым оперением. Этакий несуразный пятиметровый самолетик, тяжеловесный такой самолетик, даже на взгляд тяжеловесный, хотя в воде он и мог дать сто очков форы любому истребителю. Ну, это я, пожалуй, подзагнул, подумал Аракелов. Это слишком. Но все равно, посудинка хороша. Аракелов снова с нежностью погладил рукой стальной борт.

В сущности, их ничто не связывало. «Марта» работала только в верхних горизонтах, до семисот метров, тогда как Аракелов — глубинник — редко ходил меньше чем на тысячу. И все же… Все же оба, они были оттуда. Аракелов — наполовину человек, наполовину батиандр, одушевленная машина для исследования глубин; «Марта» — глубоководный аппарат, который Аракелов с удовольствием очеловечивал. В чем-то они были близки друг другу…

Аракелов достал из-под шезлонга предусмотрительно припасенный термос, налил в стаканчик соку — стаканчик мгновенно вспотел, — выпил и поставил термос на крыло «Марты». Крыло было массивное, короткое, и это больше всего отличало «Марту» от самолета. Зато пара манипуляторов, выдвигавшихся как раз там, где у самолета шасси, усугубляла сходство. Перебирая эти сходства и различия, Аракелов запутался окончательно. И ладно, лениво подумал он. Похожа, не похожа… Ну и что?

По узкому трапу с ботдека спустилась Марийка и, улыбаясь, пошла к Аракелову. Аракелов помахал ей рукой. Он прикрыл глаза, но из-под приспущенных век откровенно любовался ею. Высокая, статная, она была Аракелову выше плеча- это при его-то ста девяноста восьми! Но самым удивительным в ней была походка — не женщины, а феи-акселератки, из тех, что в лунные ночи танцуют на лесных полянах и под их хрустальными туфельками не сминается трава…