Мир Приключений 1959. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

Короткий день быстро угасал, и на потемневшем небе кое-где робко мигали звезды.

Дым из трубы топившейся печки столбом поднялся вверх и застыл без движения.

В учительском доме зажгли елку. Огоньки свечей двоились на заледеневших стеклах, переливаясь разными цветами.

Несмотря на стужу, околоточный Кандыба шел неторопливо, прислушиваясь к своим собственным шагам.

Снег под ногами скрипел ну совсем как новые сапоги.

Под горой заиграла гармонь, и девичий голос звонко запел:

Пели далеко, но в сухом морозном воздухе отчетливо доносилось каждое слово. Девица разухабисто, задорно выкрикивала слова. И, наверно, шла она впереди компаний, широко размахивала руками и в такт песне притоптывала по укатанной дороге.

Не закончив частушку, голос вдруг взвизгнул их звонким смехом рассыпался по всему поселку. Затем послышался мужской голос, звук гармошки оборвался и все стихло.

С первыми словами песни околоточный остановился и стал вслушиваться. Кандыба был местным жителем и знал всех наперечет в рабочем поселке.

Последняя фраза, слов которой не удалось узнать, была, наверно, оскорбительна и имела прямое отношение к полиции.

— Копейские гуляют, — пробормотал околоточный, неодобрительно покачав головой.

Полюбовавшись с минуту на игру огоньков в окнах учительского дома, Кандыба тяжело вздохнул и снова зашагал вниз по улице.

Главный поселок расположился на горе. На самом верху горы стояла белая, накрытая зеленым куполом, как шапкой, церковь.

Церковь построена недавно. Кандыба хорошо помнил, как он в компании с другими угланами (так называют на Урале мальчиков) целые дни проводил на строительстве. Помнил, как они подносили кирпичи густобородым каменщикам, месили для них известку с песком и как попадало им дома за то, что вечерами приходили перемазанные с ног до головы. Зато потом, когда церковь была построена и освящена, их часто пускали на колокольню. С какой гордостью лазали они по узкой лесенке на самое, как им казалось, небо и подолгу стояли там присмиревшие, подавленные величественной панорамой!

Со всех сторон на церковь надвигались Уральские горы, как громадные окаменевшие волны. Казалось, что каждое мгновение они могут прийти в движение и тогда, столкнувшись где-то здесь, внизу, поднимут колокольню на еще бльшую высоту.

Горы, как мохом, обросли лесом, и только далеко на горизонте вершины их были голыми. Ближние ряды гор особенно хорошо видны. Местами они срезаны и отвесно спускаются к маленькой, но бурливой речонке. Такие утесы называют здесь просто камнями: Белый камень, Красный камень.

Во все стороны от церкви стекают улицы. Кроме церкви и жилых домов, тут стоят лавки, школа, больница, управление копей или иначе — контора.

Вокруг главного поселка, в двух–трех верстах, разбросаны другие. Справа Заречное. Немного левее — в одну шеренгу дымят угольные печи, а за ними домики ра­бочих. Еще левее — заброшенные шахты с темными поломанными вышками и поселок Луньевка. В долине, около плотины, огнедышащая домна и небольшой завод, а под ним по всей горе лепятся домики поселка под названием Доменный угор. Влево «Княжеские копи», а чуть подальше «Княгининские». Рабочие бараки, наскоро построенные между пней недавно срубленных деревьев, поставлены ровной линией в три ряда между копями.

Когда-то здесь уголь добывали и поднимали из шахт. Впоследствии прорубили в горе горизонтальные штольни-туннели, уперлись в пласт и начали выкатывать уголь по рельсам на вагонетках. Это новшество резко повысило производительность. Старые шахты забросили.

Кизелевские копи, как назывались они раньше, быстро разрастались и стали именоваться городом.

Город Кизел. Да, если собрать в одно все эти поселки, то получится не маленький город. Это не российский захолустный провинциальный городишко, живущий непонятно чем и неизвестно зачем. Это рабочий город, и каждый житель его знает, почему он пришел и остался здесь. Домна, угольные печи, медные рудники, но главное — копи. Каменный уголь, потребность в котором с каждым годом растет, как растет промышленность и транспорт России, даст смысл, цель и жизнь этому городу.

…Оставшись один в дежурной комнате полицейского участка, Кандыба поймал себя на том, что все время думает о песне. Вспомнил, что даже когда принимал дежурство, то много раз мысленно пел случайно запомнившиеся слова, и каждый раз после фразы «собаки царские грозили…» в ушах раздавался звонкий девичий смех.

— Тьфу! Привязалась, чтоб тебе!.. — вслух выругался околоточный, когда в ушах снова раздались звуки гармошки и непонятно почему появились слова надоевшей песни.

Чтобы отвлечь себя, Кандыба подошел к топившейся печке, отодвинул скамейку, нагнулся, выбрал в лежащей куче березовое полено и поторкал им в неровно сложенные, ярко горевшие дрова. Вернулся к столу, подвернул фитиль керосиновой лампы и взглянул на отрывной календарь, висевший под портретом царя.

Жирные цифры ярко-красного цвета о чем-то напомнили, и вдруг он понял, почему со вчерашнего дня на душе лежит тяжелый камень. Даже в церкви во время обедни настроение было мрачным, подав­ленным.

Оторвав листок календаря, Кандыба сел к столу и положил его перед собой.

«1907 год. Понедельник. 25 декабря. Еже во плоти Рождество Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Воспомни. Избавление церкви и державы Российския от нашествия галлов и с ними 20 язык. (День неприсутственный)», — прочитал он.

Первый день рождества!

Раньше, бывало, этого праздника он ждал с радостью и предвкушал много приятного. С утра надевал парадный мундир, начищенные сапоги, намазывал деревянным маслом волосы и шел в церковь. После обедни, не заходя домой, отправлялся с визитами. Все его знали и, в зависимости от общественного положения хозяев, приглашали в горницу и угощали за столом или выносили на кухню стаканчик «согревательного», и в каждом доме он обязательно получал праздничные. Это было заведено давно и свято соблюдалось. К вечеру в широких карманах околоточного собиралась немалая сумма этих праздничных, а визиты растягивались на три дня. Везде его ждали и встречали, хотя и по-разному, но в общем хорошо.