Сергей Мстиславский - Крыша мира

Утром, необычно торжественно, внесли от бека присланный новый дастархан: опять подносы с фруктами, яйцами, холодным, крепко прокопченным турьим мясом. Бек справляется о здоровье: хорошо ли почивал перед скачкой таксыр?

Следом за посланным бека входит Гассан: он возбужден и весел.

— Как Ариман?

— У-у! И злой же сегодня! Хотели осмотреть подковы — бек прислал кузнеца. Ка-ак ударит! Еле успел отскочить. Я не позволил держать. Нехорошо горячить перед скачкой. Так и оставили.

— А твой — как?

— Что ему делается! Поскачет, не выдаст! Только мне не выиграть сегодня. Дурной сон видел, таксыр.

— Ну, не очень, должно быть, дурной: не был бы весел.

— Баба плачет от дурного сна! А нам — выигрываем, не выигрываем — скачка будет. Хорошая! Джалэддин говорит: не меньше пятисот будет наездников. — И он разминает плечи.

— А сон какой?

— Потом расскажу, таксыр. О сонном духе — разговор вечером. Днем — не надо тревожить сонного духа.

Издалека, снизу домчались визгливые звуки трубы; тупо затупали барабаны.

— Уже?

— Да, таксыр. Саллаэддин уже седлает.

Жорж — милый Жорж! — заметно волнуется. Так тебе и надо: зачем не скачешь сам!

Перед выходом он остановил меня:

— Смотри, вывернут тебя из седла: срам один.

— Да брось ты! Не говори под руку.

Гассан опять переукоротил стремена: каждый раз перед байгой, поверяя седловку, приходится с ним спорить: никак не убедишь его, что при моей посадке — нельзя так подтягивать стременные ремни.

Выехали, однако, не сразу: ждали от бека верхового с извещением. Прождали с полчаса. Наконец во двор вскакал посланный.

В седла!

На высоком взгорье — тылом к реке раскинут огромный шатер, весь устланный коврами: там бек, почетные гости вокруг дастархана; в глубине шатра рядами выложены призы: халаты, уздечки, шелка, пояса и ножи…

Перед шатром пестрой толпой, горяча коней, дожидаются участники скачки: их, на деле, не менее пяти-, а то шестисот. Халатов мало: больше темные, разных цветов, плотно прилегающие к телу бешметы, заправленные в красные, желтые, черные, шелками расшитые кожаные шаровары; ноги обернуты шкурами. Кони добрые, но низкорослые. Ариман выше. Уже это одно дает мне перевес: чем выше лошадь, тем легче «рвать козла».

Мы спешиваемся, по обычаю: заходим в шатер. Медлительно идет по рукам, вкруговую, голубая афганская чашка, глухо рокочет душистый чилим, раздуваемый для нас самим Джалэддином. Ласково улыбается бек.

Опять захрипели, застонали трубы… В добрый час, таксыр!

Славный он старик, бек…

Шагом подъезжаю к сомкнувшемуся переднему ряду. Косит глаза Ариман на соседних, на чужих жеребцов; раздувает ноздри, тянет ногу — вызовом ударить копытом по твердой гулкой земле. Гассан — правее. Осматриваюсь: вон в пестрой толпе — Джилга и, должно быть, его родичи — все они одинаковы: в широких кожаных, отороченных мехом чембарах, в узорчатых бухарских сапогах, круто завернутых синих с золотом чалмах. На плече у каждого — коготь грифа. Талисман или герб рода?

Больше не вижу знакомых, примеченных лиц.

Бьют барабаны настойчивой, упорной дробью. Бек встал. Толпа конных дрогнула — и подалась вперед, тесно, полукругом охватив двух горцев, подводивших к шатру серого крупного козла. Сверкнул кривой нож. Бек срезал со лба козла пучок шерсти и передал нож седому старику, старшине города. Неторопливой походкой вышел старик из шатра, вплотную к нашим лошадям. Сильной рукой оттянул один из горцев, за рога, голову козлу. Старик взблеснул ножом: теплая струя крови из перерезанного горла плеснула под ноги коням. Горцы подняли за ноги трепетавшее тело, давая стечь крови. Толпа напирала; натянув поводья, мы еле сдерживали задние ряды. Уже щелкали нагайки там — где-то далеко за спиной, и стучали по камням копыта: из задних сотен разъезжались по ущелью всадники — сторожить того, кто поведет первый круг.

Быстрыми ударами обрубили горцы ноги козлу, от копыта до коленного сгиба. Старик принял обкромсанную тяжелую тушу и, отступив на шаг, бросил под ноги Ариману. Вскрик, топ… и я в водовороте мгновенно сгрудившихся вокруг меня наездников: тело козла вертелось волчком под конскими бешено переступавшими ногами.

Я запрокинулся с седла. Но поднять козла не удалось. Напором толпы меня снесло далеко в сторону, и, пока, выправившись, я пробивался к месту, где по-прежнему крутился под конскими копытами козел, — кто-то поднял его, не удержал… я увидел только, как понесся он из рук в руки, под щелк нагаек и вскрики, в самую гущу толпы… Затем сразу дрогнула земля от десятков конских копыт — козел вырвался из круга — и, разметывая дождем щебень, протяжным гиком перекрывая лязг подков, понеслась диким скоком в глубь ущелья скачка.

Я шагом поехал за нею: таков скаковой обычай — гость почетный заводит скачку, но не борется на первых кругах.

Я пропустил и первый, и второй, и третий. И только на четвертый — когда, измятый уже, весь ставший мягким, козел снова оказался под конскими ногами близко-близко, я перехватил в зубы нагайку и ударил Ариманом в гущу теснившейся над козлом толпы. Джилга, свисая с седла, уже держал козла за переднюю ногу; не теряя мгновения, я бросил левую ногу — на круп, левую руку, сгибом, на конскую шею: наклонился до земли и, скользнув рукой по мохнатой костистой спине, ухватил козла за обрубок задней конечности. Лицо Джилги — близко от моего, родинка у носа… Он оскалил улыбкой зубы и разжал ладонь.

Поддается! Бросить и мне?

— Козел у фаранги! — крикнул кто-то отрывисто и звонко.

В ушах гудело от звона подков по камням. Не поднимаясь в седло (я не надеялся удержать козла в руках при такой давке), я прикрыл голову плечом Аримана и гикнул. Где-то близко, пронзительно и радостно, свистнул Гассан. Ариман с места рванулся галопом, просекая толпу; я волочил козла за собою по земле, сторожа момент, когда можно будет вскинуться с ним на седло, не рискуя, что на лету будет вырвана добыча.

Блеснул просвет. Я уперся правой ногой в стремя и выпрямился. Совсем рядом рябой крутобородый горец, оскаля белые зубы, уже заносил руку. Но я перекинул тушу на противоположную сторону — под левую ногу, крепко прижал ее к конскому боку, гикнул опять — и вырвался наконец из толпы на простор. Ближние всадники понеслись за мною в угон: остальные, заворотив коней, остались ждать, пока, описав очередной круг, козел снова станет приближаться к шатру.

До въезда в ущелье Ариман скакал без посыла, далеко оставив за собою погоню. Но уже на первых буграх, которыми начиналось ущелье, он замялся, выбирая дорогу. Я подобрал брошенные поводья, придерживая козла одной левой рукой, и свернул в узкий проход между обломками скал, ближе к краю обрыва. Поздно! Совсем близко за собой я услышал щелканье нагаек, и, раньше чем успел вновь перехватить обеими руками торчавшие из-под моего колена задние ноги свисавшей туши, чья-то сильная рука выдернула на скаку козла. Караковый жеребец Джилги, легко прыгая через камни, промелькнул мимо.