Руслан Белов - Смерть за хребтом

Мы вынесли Федю на ровное место и обследовали. Скальп его в лобной части был почти на четверть снят, из правого предплечья на сантиметр торчала кость. Судя по обширным ссадинам на левой стороне груди, у него наверняка было сломано еще и несколько ребер, но это уже мелочи. Я натянул лоскут сорванной со лба кожи на место и осторожно вправил кость. Потом мы привязали руку так, как показано на картинках руководств по оказанию первой медицинской помощи.

Перед выходом в путь мы обследовали Федю вторично и обнаружили, что не дышит.

– Интересные шляпки носила буржуазия! – сокрушенно покачал головой Сергей. – Ну, мы даем! Косметический ремонт сделали, а кондиционер включить забыли! Может, еще не поздно... Но я с ним целоваться не буду! У меня аллергия к искусственному дыханию. Давай ты, Черный.

Куда денешься? В этом состоянии – рука и ребра сломаны, внутреннее кровотечение – годится только способ “изо рта в рот”, да еще аппарат искусственного дыхания. Последнего, конечно, у нас не было (да и у запасливого Житника, наверное, тоже) и мне пришлось дышать с ним единым дыханием. Это было не просто: распространявшиеся от Феди закисшие запахи плохого табака, давно немытого тела и еще чего-то, прочно обосновались в моей носоглотке и настойчиво пытались проникнуть в желудок. Но я совладал с собой, и через десять минут пострадавший засопел. Убедившись, что это надолго, Сергей взвалил, слава богу, всего пятидесятикилограммового Федю на закорки и побрел к тропе. Я пошел за ним. Минут через пять он остановился перевести дыхание.

– Ну, как, Черный, у него губки? – спросил он, тяжело дыша, и тут же закашлялся от смеха.

– Издеваешься... Запах от него, скажу я тебе... – Букет сандалии и еще что-то...

– Что ты там бормочешь?

– Да так. Жизнь прекрасна и удивительна. А ты что так брезгливо к искусственному дыханию относишься?

– Возьми этого, расскажу... Ухохочешся. Я что-то сапоги резвоновские вспомнил... Печенкой...

– Ну, давай, рассказывай.

Сергей опустил Федю на поросшую травой высокую обочину тропы, облокотился об него и, отдышавшись, начал рассказ:

“Однажды, сдавал я технику безопасности заместителю начальника экспедиции Едешко. Этот человек, это надо видеть, мало чем отличался от гориллы, разве был не таким волосатым и ростом много повыше. А так – губы клювом, глаза, веки – горилльи, гориллья походка и рост под два метра. Еще рассказывали, что не одна баба сбегала от его немыслимых размеров члена. На пьяных междусобойчиках он, говорят, показывал фокус: втискивал его в граненый стакан, размахивался и разбивал тару вдребезги об дверной косяк!”

– Погоди, Серый, с фокусами! Похоже, этот летун опять не дышит!

– Давай, посмотрим, – вздохнул Сергей и, вынув из моего нагрудного кармана осколок зеркала, поднес его к носу Феди. – Нет, дышит еще! – довольно равнодушно констатировал он через минуту. – Смотри, как лошадь надышал. Пошли, что ли? По дороге дорасскажу.

Побрызгав в сторону, он помог взвалить Федю мне на плечи и заговорил.

“Так вот, на все вопросы я ответил, все было нормально, пока не дошел до последнего вопроса, а именно, до способов искусственного дыхания.

– Способ изо рта в рот, – говорю, – наиболее эффективный...

– А что при этом делать надо? – масляно улыбаясь и заглядывая в мои глаза, спрашивает Едешко.

– Ну, это просто! – отвечаю я, улыбнувшись легкому вопросу. – Надо бережно положить пострадавшего на спину и вдыхать воздух ему в рот, через чистенький носовой платочек желательно. И дышать в него, пока не очнется или не посинеет от безвременно наступившей смерти.

– Врешь! Не правильно! Помрет он! Точно, помрет! Давай, двоечник, на мне попробуй, – радостно закричал Едешко и лег на кушетку трупом, горилла чертова, глаза закатил, как в морге, губы только страстью трепещут. Члены комиссии в предвкушении незабываемого зрелища “Старший геолог Кивелиди оживляет травмированную гориллу” со своих мест привстали, подталкивать меня к нему стали.

– Ну, нет! Я жить хочу, а ему земля пусть будет пухом, – воскликнул я и в легкой панике к двери бросился.

– Нос, нос пострадавшему зажимать надо! – сразу ожив, закричал мне в след Едешко. – На всю жизнь теперь запомнишь! И я запомнил. До сих пор его трепещущие губищи перед глазами стоят, ко мне тянутся...

– Это все, конечно, смешно, – пробормотал я в ответ с кислой улыбкой, – но мы, по-моему, заблудились. И что они до сих пор костра не разожгли?

– А куда здесь денешься? Вперед и прямо, мимо них не пройдем... Долина ровная, троговая, ледником выглаженная. Спрятаться здесь негде... Тем более четверым, – ответил Сергей.

– Это-то так, да вот этот может не дойти, – кивнул я на свою ношу. Возьми его. У меня что-то в паху заболело... Догадались бы навстречу выйти...

– Этот-то точно не дойдет! Он доедет! – сказал Кивелиди, перекладывая ношу на свои плечи. – А навстречу те точно не выйдут. Федю они уже похоронили. Житник твой, наверное, уже руки потирает... Как же, человеком меньше – доля больше!

Редкая до этого момента облачность стала почти сплошной и низкой. Скальный уступ, по которому мы теперь спускались, со всех сторон окутался серыми купами, они нависали сверху и клубились внизу в долине. Чуть позже эта завораживающая картина стала и вовсе сказочной – вверху перед нами в одной раздавшейся прорехе обнажились иссини черное небо, звезды и удивительно яркая луна, в другой – покрытые снегом далекие и близкие горы.

Поплутав в окутавшем нас облаке с полчаса и вконец выдохшись, мы решили передохнуть. Но только лишь Федя очутился на траве, впереди, всего в пятидесяти метрах от нас, появились и затрепетали отблески только что родившегося костра. Они немедленно вырвали из ночи и огромные валуны морены, и стоящую среди них палатку, и фигурки товарищей, зачарованно застывших вокруг набирающего силу огня.

– М...да! Это называется палатку поставили... Убедительно! – изрек Сергей, оббежав глазами открывшуюся картину.

“Поставили”, конечно, было не то слово: палатка, за отсутствием кольев, висела на веревках, укрепленных на вершинах двух не равновысоких валунов. Боковые и угловые растяжки, наспех привязанные к небольшим камням, придавали ей законченную форму основательно измятой консервной банки.

– Красиво – не красиво, – прокряхтел я, придавленный Федей, – но на ночь хватит.

Вообще, старые геологи, как ни странно, нередко отличаются от новичков небрежностью, с которой они относятся к постановке палаток, укладке рюкзаков и прочим повседневности полевой жизни. Особенно это касается геологических молотков. У новичка он всегда крепко сидит на длинной, отполированной ручке, сделанной из крепких на излом сортов дерева и определенно пропитанной маслом для придания ей водоотталкивающих свойств. Если еще ручка заканчивается наконечником наподобие ледорубного, то это точно однолеток! У давнего же геолога, если, конечно, он не выбрался в начальники (этим ручки делают новички), молоток обычно свободно болтается на треснувшей ручке из штатной березы.