Густав Эмар - Чистое сердце

Почти три часа свирепствовал ураган, сметая все на своем пути. Наконец около часу ночи дождь стал ослабевать, ветер понемногу стих, гром гремел уже с большими промежутками, и, очищенное последним усилием бури, виднелось синее, украшенное звездами небо; ураган унесся свирепствовать в другие края.

Люди и лошади поднялись, все вздохнули свободнее, и каждый старался привести лагерь в порядок.

Это оказалось не так легко: шалаш был унесен, дрова разбросаны в страшном беспорядке. Но техасцы — люди испытанные, издавна привыкшие к опасностям и трудностям жизни в прериях. Буря, вместо того, чтобы их ослабить, изнурить, наоборот, придала им если не храбрости, которой у них было в избытке, то силы и терпения.

Не унывая, они принялись за работу, и быстрее чем за два часа все разрушения, причиненные грозой, были исправлены настолько, насколько позволяли возможности. Опять были разведены костры и выстроен шалаш.

Если бы посторонний попал в это время в лагерь, он не мог бы предположить, что за несколько часов до того здесь пронесся такой ужасный ураган.

Ягуар поспешил переговорить с Джоном Дэвисом, которого со времени его прибытия видел только мельком и не успел обменяться ни словом. Когда восстановили порядок, он пригласил американца последовать за собой в шалаш.

— Позвольте мне, — ответил тот, — привести к вам трех моих товарищей. Я уверен, вы будете рады их видеть.

— Пожалуй, — ответил Ягуар. — Кто же они?

— Я не хочу, — сказал улыбаясь Джон Дэвис, — лишить вас удовольствия самому узнать это.

Молодой техасец не настаивал, он слишком хорошо знал бывшего работорговца, чтобы усомниться в нем.

Через несколько минут Джон Дэвис, как и обещал, вошел в шалаш с тремя товарищами. Ягуар вздрогнул от радости при виде вошедших и бросился к ним, протягивая руки.

Эти были Ланси, Квониам и Черный Олень.

— О! Слава Богу! — воскликнул техасец. — Наконец-то я вас вижу! Я уже не надеялся больше на ваше возвращение.

— Почему же? — спросил Ланси. — Так как, слава Богу, мы живы, то вы могли бы всегда ожидать нас.

— Столько событий произошло со времени нашего отъезда, столько несчастий нас постигло, столько наших товарищей погибло, что, не ничего не зная о вас, я боялся, что и вас нет в живых.

— Вы знаете, мой друг, — сказал американец, — нас долго не было, поэтому мы совсем не знаем, что здесь происходило со времени нашего отъезда.

— Я вам сейчас обо всем расскажу, но вначале спрошу вас об одном.

— Говорите.

— Где Транкиль?

— В нескольких милях отсюда, это он послал меня вперед, чтобы предупредить вас о нашем прибытии.

— Спасибо, — ответил задумчиво молодой человек.

— Это все, что вы хотели узнать?

— Почти, ведь вы, вероятно, не имеете известий о…

— Известий о ком? — перебил американец, видя, что Ягуар остановился.

— О Кармеле, — сказал тот наконец, делая над собой чрезвычайное усилие.

— О Кармеле? — воскликнул с удивлением Джон Дэвис, — а где мы могли их получить? Транкиль рассчитывает, наоборот, получить их от вас.

— От меня?

— Черт возьми! Вы лучше всех должны знать, как поживает девушка.

— Я вас не понимаю.

— Ведь это совершенно ясно. Я вам не буду напоминать, каким образом после взятия асиенды дель-Меските нам удалось спасти бедное дитя, которое этот негодяй так нагло захватил; я вам напомню, что в тот самый день, когда Транкиль и я по вашему приказу отправлялись, чтобы быть рядом с Чистым Сердцем, молодая девушка в присутствии вас была доверена капитану Джонсону с тем, чтобы тот проводил ее в Гальвестон, в дом одной уважаемой дамы, согласившейся ее приютить.

— Ну и что же?

— Как, и ну что же?

— Ну да, я это прекрасно знаю, не нужно мне об этом рассказывать. Все, что меня интересует — не получали ли вы известия со времени ее отъезда в Гальвестон?

— Но это невозможно, мой друг, откуда бы мы могли их получить? Вспомните, что мы шли по пустыне.

— Правда, — ответил молодой человек с глубоким разочарованием. — Я сумасшедший, простите меня.

— Но что с вами, мой друг? Откуда эта бледность, это беспокойство, которое я читаю в ваших глазах?

— А! — сказал он со вздохом. — Это потому, что если вы ничего не знаете о донье Кармеле, то я получил о ней вести.

— Вы, мой друг?

— Да, я.

— Вероятно, уже давно?

— Нет, только вчера, — ответил он, горько усмехаясь.

— Тогда я вас не понимаю.

— Ну, так слушайте. То, что я вам расскажу, будет не длинно, но важно, я вам обещаю.

— Слушаю вас.

— Мы составляем, как вы, очевидно, знаете, арьергард армии освободителей.

— Да, я знаю, это и помогло мне найти вас по вашим следам.

— Поэтому не проходит дня, чтобы мы не обменялись несколькими пулями или несколькими сабельными ударами с мексиканцами.

— Продолжайте.

— Вчера — как видите, это было совсем недавно, прошло всего несколько часов — нас внезапно атаковали сорок мексиканских кавалеристов. Было около трех часов. Генерал Хьюстон с главными силами переправлялся через реку, у нас же был приказ сопротивляться до последней возможности, чтобы защитить переправу. Приказ этот был излишним; при виде мексиканцев мы бросились на них очертя голову, разгорелся бой. После минутной схватки мексиканцы были разбиты, отступили и обратились в бегство, оставив два-три трупа на поле битвы. У нас было слишком мало сил, чтобы преследовать врагов, а потому я дал приказ солдатам вернуться на свои места и сам приготовился сделать то же, но вдруг два беглеца — два мексиканских кавалериста — вместо того, чтобы продолжать бегство, остановились и, прикрепив свои платки к концам сабель, подали знак, что желают переговорить со мной. Я приблизился к этим солдатам, больше походившим на бандитов, и спросил, чего они хотят. Один из них, человек высокого роста, с суровым лицом, ответил мне:

«Оказать вам услугу, если вы — Ягуар».

«Да, я — Ягуар, — ответил я, — а кто вы? Как ваше имя?»

«Это вас не касается, раз у меня хорошие намерения».

«Надо еще узнать, каковы эти намерения».

«Гм! — сказал он. — Вы слишком недоверчивы, compadre».

«Ну, Сандоваль, — перебил его другой кавалерист, с голосом нежным, как у женщины, вмешиваясь в разговор, — не виляй, кончай скорее».

«Мне ничего другого и не надо, — ответил тот угрюмо, — этот сеньор заставляет меня лукавить, а я хотел бы говорить прямо».

Другой кавалерист, пожав плечами, обратился ко мне:

«Словом, кабальеро, вот бумага, которую поручила вам передать особа, очень интересующая вас».

Я схватил бумагу и уже хотел ее развернуть: у меня появилось тайное предчувствие несчастья.

«Нет, — сказал мексиканец, быстро останавливая мою руку, — прочтете, когда будете среди своих».

«Согласен, — сказал я, — но, наверное, вы не собирались даром оказать мне услугу, в чем бы она ни заключалась».