Уилбур Смит - Время умирать

— Книга говорит нет чеснок, донна.

— А моя книга говорит, что нужно много чеснока, она громко говорит, что нужно класть десять зубчиков чеснока, о'кей, шеф?

И шеф с улыбкой вынужден был капитулировать.

Клодия, с ее простым обращением и присущим ей очарованием, почти мгновенно завоевала сердца всей обслуги лагеря.

Вино было богатым и крепким южноафриканским «каберне», нисколько не уступающим ее любимому «кьянти», поэтому она отдала должное и вину, и пирогу. Все пережитое за день, солнце и свежий воздух пробудили в ней зверский аппетит. Она, как и ее отец, могла свободно есть и пить, не опасаясь, что это повредит талии. Вот только разговор оказался сущим разочарованием. Как и во все предыдущие вечера, мужчины обсуждали достоинства ружей, тонкости охоты и то, как сподручнее убить какое-нибудь несчастное дикое животное. Разговоры об оружии казались ей какой-то невразумительной чушью.

Отец, например, говорил нечто вроде: «Уэзерби-300 выталкивает 180-грановую пулю со скоростью 3200 футов в секунду, следовательно, дульная энергия составляет более 4000 футов на унцию плюс колоссальный гидростатический шок».

А Шон на это, скорее всего, отвечал бы: «Вы, янки, только и думаете, что про скорость. Понимаешь, Капо, ведь Рой Уэзерби выпустил в Африке больше пуль, чем ты за свою жизнь съел спагетти. Нет, лично мне подавай высокую кучность, нозлеровский затвор и плевать на скорость…»

Ни один мало-мальски разумный человек не мог бы продолжать обсуждать подобные вещи на протяжении долгих часов, убеждала она себя, и тем не менее каждый вечер после очередной охоты, после того как она наконец уходила спать, Шон и отец оставались у костра и под коньяк и сигары продолжали обсуждать подобные проблемы.

Однако когда они начинали обсуждать повадки разных животных, она проявляла интерес к разговору и порой даже принимала в нем участие — правда, обычно, чтобы выразить неодобрение. Обычно они обсуждали каких-то конкретных животных — легендарных старых особей, которых Шон наградил своими кличками. Это раздражало Клодию точно так же, как и то, что он называл отца «Капо». Можно подумать, будто ее папа был каким-то там крестным отцом мафии. Одно из таких животных Шон окрестил «Фридрихом Великим», но чаще величал просто «Фрицем». Это был лев, на которого они сейчас охотились, лев, ради которого они и подвесили на дереве буйволиную тушу.

— В нынешнем сезоне я видел его дважды, а один из моих клиентов умудрился даже выстрелить в него. Не поверите, его так трясло, что бедняга промахнулся аж на целое футбольное поле.

— Расскажи-ка мне о нем, — возбужденно подался вперед Рикардо.

— Папа, но ведь он уже рассказывал тебе о нем вчера вечером, — мягко напомнила Клодия. — И позавчера, и позапозавчера…

— Маленьким девочкам не пристало встревать в мужской разговор, — усмехнулся Рикардо. — Учишь тебя, учишь, а ты… Давай, Шон, расскажи мне о Фрице.

— В нем никак не меньше одиннадцати футов, причем это только тело. А еще у него голова как у гиппопотама и грива, похожая на черную копну сена. Когда он идет, она колышется и шелестит, как листья мопане на ветру, — принялся витийствовать Шон. — Ему все равно, какой ты — смелый, трусливый, он всякого повидал на своем веку. Я лично знаю три случая, когда в него стреляли и попадали. Один раз его ранил охотник-испанец в концессии Яна Пирси три сезона назад, но он поправился. Будь он глуп, он просто не дожил бы до таких лет.

— И как же мы возьмем его? — поинтересовался Рикардо.

— По-моему, вы оба просто отвратительны, — вмешалась Клодия, прежде чем Шон успел ответить. — Особенно после того, как мы сегодня видели этих великолепных животных, этих чудесных маленьких львят. Не понимаю, как вы можете убивать их?

— Что-то я не заметил, чтобы сегодня кто-то охотился на львят, — заметил Рикардо, кивая официанту, предлагающему ему добавку рубца. — Более того, мы затратили кучу усилий, чтобы они могли выжить.

— Ты посвящаешь сорок пять дней жизни тому, чтобы убивать львов и слонов! — парировала Клодия. — И нечего меня тут лечить, Рикардо Монтерро.

— Меня всегда поражает, какая же каша в голове у всех этих средней руки крикливых либералов, — вмешался Шон, и Клодия тут же резко развернулась, готовая к схватке.

— Никакой каши у меня в голове нет. Вы здесь, чтобы убивать животных.

— Верно, точно так же, как убивает животных фермер, — согласился Шон. — Чтобы стадо было здоровым и процветало и чтобы у животных была достаточная для выживания территория.

— Да, только вы не фермер.

— А вот и нет, — возразил Шон. — Единственная разница в том, что я убиваю их в лесу, а не на бойне, но, как и любой фермер, я прежде всего забочусь о благополучии своего скота.

— Они не скот, — настаивала на своем Клодия. — Это великолепные дикие животные.

— Великолепные? Дикие? А это-то тут при чем? Как и все остальное в современном мире, дикой природе Южной Африки нужно платить, чтобы выжить. Вот, например, Капо платит десятки тысяч долларов, чтобы поохотиться на льва и на слона. Он ценит этих животных куда выше, чем козлов и коров, поэтому молодое правительство независимого Зимбабве организует концессии в миллионы акров, где могут спокойно существовать дикие животные. Я арендую одну из этих концессий и больше кого-либо другого в целом свете заинтересован в том, чтобы защищать ее от браконьеров и прочих любителей легкой наживы и быть уверенным в том, что у меня есть что предложить моим клиентам. Нет, крошка, организация сафари — это в наши дни как раз один из самых действенных средств сохранения дикой природы Африки.

— То есть вы собираетесь спасать животных, стреляя в них из мощных ружей, да? — мрачно поинтересовалась Клодия.

— Мощных ружей? — усмехнулся Шон. — Еще один попугайский крик либерала. А вы предпочли бы слабые ружья? А вам не приходило в голову, что это было бы то же самое, как если бы мясник на бойне для перерезания глоток пользовался бы только тупыми ножами. Вы же разумная женщина, так попытайтесь думать головой, а не сердцем. Одно отдельно взятое животное роли не играет. Срок его жизни ограничен всего-навсего несколькими короткими годами. В случае с тем львом, на которого мы охотимся, он проживет лет двенадцать, никак не больше. Ценность представляет только выживание вида в целом. Не отдельно взятого животного, а вида как такового. Наш лев — старый самец, достигший предельного возраста, в котором он еще может приносить пользу виду, защищая своих самок и потомство. В то же время он уже влил свои гены в генофонд вида. Через год или два он все равно умрет естественной смертью. Поэтому гораздо лучше, если его смерть произойдет за десять тысяч долларов наличными, которые будут истрачены на организацию безопасного места, где его потомство сможет благополучно выжить. В противном случае всю эту местность заполонили бы чернокожие с их бесчисленными стадами.