Николай Внуков - Один

Через минуту веревка была у меня в руках. Мокрая, толщиной в два пальца и длиною почти с меня.

Это была настоящая веревка из пеньки, а не капроновая, которая только плавится, но не горит. Теперь только расплести ее и хорошенько высушить. Не всю, конечно, а несколько прядей.

На эту работу у меня ушло часа три.

На сухом, хорошо прогретом солнцем камне я разложил пряди. Когда они высохли, расплющил их плоским камнем и растрепал. Получилось что-то похожее на вату.

Я обернул веревочной ватой огневую палочку немного выше того конца, который входил в лунку на сучке. После этого обложил ватой лунку и снова принялся за лучок.

После нескольких быстрых поворотов палочки вата начала тлеть. Я дернул лучок еще несколько раз и вынул палочку из лунки. Положив на тлеющую вату щепочки, раздул огонь.

Отлично горели шлюпочные доски. Я собрал все горючее, что только нашел на берегу, и сложил грудой около костра: пусть подсыхает. Когда нагорело побольше угольев, высыпал на них мидии. Раковины свистели, шипели, шевелились в огне, подталкивая друг друга раскрывающимися створками. Я вытащил из углей одну раскрывшуюся раковину и развернул половинки. Там был замечательный оранжевый кусочек мяса!

В тот день я наелся так, что распух живот.

Еще два раза нырял под скалу и добывал раковины.

Когда солнце начало опускаться к воде, решил порыбачить. Теперь у меня было сколько угодно наживки.

Поглубже насадив на крючок плотную мидиевую пельменину, я залез на скалу, размотал удочку и опустил наживку в воду.

Почти сразу же кто-то схватил крючок.

Я рванул лесу.

Из воды вылетел здоровенный краб, мелькнул длинными ногами в воздухе и шлепнулся обратно в море.

Честное слово, он был величиною с тарелку!

Мясо с крючка исчезло.

Я снова наживил удочку.

Не успел опустить крючок в глубину - дернуло так, что я чуть не свалился в воду. Перебирая руками, я начал вытягивать шнурок.

Два-три перебора он шел свободно, потом застопорился. Я тянул вверх - тот, под камнем, изо всех сил сопротивлялся и тянул вниз. Я начал бояться, что крючок оторвется от лесы или разогнется, и слегка ослабил натяжение. В тот же момент леса побежала под скалу. Я снова натянул и почувствовал, как шнурок то подергивают, то отпускают. В те мгновения, когда он чуть-чуть ослаблялся, я подтягивал его к себе. Наверное, крючок держал краб величиной с колесо.

Так соревновались мы в перетягивании несколько минут. Потом леса освободилась и я выбрал ее на всю длину.

Крючок держался на месте, но мяса на нем опять не было.

Ну нет, я не собирался кормить этих костяных пауков мидиями!

Еще раз наживив удочку, я забросил лесу по другую сторону скалы.

Долго ничего не дергало. Шнурок свободно ходил из стороны в сторону, подталкиваемый волнами.

Я сидел на камне, глядя то на море, сегодня чистое и четкое до самого горизонта, то на слабо дымящий костер. Один на острове! А ведь мне почти никогда не приходилось быть одному. Вечно я был кому-то нужен, кому-то чем-то обязан. Вечно куда-то спешил. То нужно было сходить к приятелю, то отец посылал в магазин или к своим сотрудникам с поручениями, то надо было написать тетке, то уроки... Редкие дни выдавались такие, когда я полностью принадлежал себе. И все равно придумывалось какое-нибудь дело. То шел новый фильм в клубе, то возился с фотоаппаратом, то читал книгу или сидел у телевизора. А тут - ничего! Никаких телевизоров, никаких книг. Я, небо, море и остров... Интересно: долго ли можно так прожить? Вот уже пять дней...

Пять или шесть?

Я вспомнил, что забыл делать зарубки на палочке-календаре.

Стоп, надо подумать и сосчитать правильно.

Меня выбросило на берег утром. Это можно считать первым днем. Вечером строил шалаш у источника. На второй день нашел на берегу парусину и матрац. Ночевал уже в палатке. На третий день я увидел чужой катер и добыл огонь. Четвертый и пятый дни шел дождь, я мастерил удочки. Сегодня - шестой.

Я вырезал шесть зарубок на палочке, на которую наматывал лесу. На всякий случай. Потом перенесу на свой главный календарь.

Шесть дней. Почти неделя. А казалось, что тянулся один огромный день с небольшими перерывами на сон. И за эти шесть дней я наелся по-настоящему только один раз - сегодня. Как много человеку нужно работать, возиться, придумывать, чтобы хорошенько поесть!

Почему никто не клюет на мою удочку? Или я сделал что-то не так? Может быть, рыбы вообще нет здесь, у берега?

Я вытянул лесу из воды. На ее конце болтался пустой крючок.

Проклятые крабы!

Пришлось снова идти к костру за мидиями.

Я взял на скалу сразу десяток раковин.

Раз за разом я забрасывал шнурок в море, и каждый раз, теперь уже не дергая, кто-то незаметно снимал наживку с крючка.

Скоро все мидии у меня кончились.

Хватит!

Я смотал леску и спустился к костру. Посидел некоторое время у огня, слушая плеск прибоя, съел еще несколько мидий и начал собираться домой. Нужно было перетащить к палатке угли, остатки досок, огневой инструмент и кусок веревки.

* * *

Вечер выдался теплый, вершина горы четко рисовалась на фоне неба. Я подумал, что ночью опять грянет дождь. Но солнце опускалось к горизонту такое же чистое, каким было днем. Вот оно село на край моря, и от его красного круга до самого острова протянулась огненная дорога. И вдруг диск на глазах начал плющиться, расширяться, от его верхней части оторвался кусочек и полыхнул кроваво-красным огнем. Все шире и шире растекалась оставшаяся над горизонтом кромка, и все тоньше она становилась. И вот уже только малиновый холмик остался над почерневшим морем, расколотым огненной полосой. Оторвавшийся кусочек потемнел, остыл и превратился в темную тучку.

И все кончилось.

А потом на быстро темнеющем небе начали вспыхивать звезды. Сначала бледные, они разгорались все ярче и начинали мерцать, будто ветром раздувало крохотные голубые угли.

Ветки, сложенные мною ночью у входа в палатку, подсохли за день. Костер потрескивал и горел почти без дыма. В палатке лежала полная майка печеных мидий. Не было липкой сырости. Я подтащил матрац ближе к выходу и улегся поудобнее.

Необыкновенно хорошо лежать так, глядеть на спокойный огонь и думать.

Шесть дней я устраивался на острове, и вот наконец все нормально.

Тихо кругом. Над деревьями и кустами висят звезды. В палатке даже уютно. Одежда моя просохла. Огневой инструмент я разложил у костра.

...Интересно: кто первый из команды катера узнал, что меня смыло?

Они-то, наверное, представляют, что я сижу на каком-нибудь острове голый, продрогший, голодный, во все глаза смотрю на море и жду.

А мне неплохо.

Вот дом, который я построил своими руками.

Вот огонь, который я добыл без всяких спичек.