Виктор Смирнов - Приключения 1964

Петров поймал и опять втащил парня себе на плечи.

— Я тебя убью! — крикнул он. — Ты держись, сволочь, или я тебя покалечу!

«Я вас всех…» — думал теперь Петров. Он думал о великих гребцах мира, о своих соперниках, об англичанах, и югославах, и австралийцах. Они представлялись ему несмышлеными ребятишками. Ну, что они могут против него, Петрова? Только бы добраться до берега…

Он был сейчас очень слаб, едва-едва подгребал руками. Но ему казалось, что он сильнее всех в мире. «Я вас всех, — думал он, — я вас всех… Дайте мне только доплыть. Только доплыть…»

Сергей опять затих. Он вспомнил о Майке. Но это было не главное теперь. Он думал ещё о смерти. Не верил в смерть. Не видел её. Не мог он почувствовать свою смерть. Но он думал об этом, и рядом с этим Майка казалась чем-то далеким и чуждым, как берег. Вспомнилось и сразу прошло. Он думал ещё о том, что не надо ему побеждать первого гребца страны Петрова. Петров отдал спорту свою жизнь. Сергею не хотелось отдавать свою жизнь. Ему припомнился красный треугольный лоскут и у него над станком. Лоскут уже полинял, и надпись надо бы подновить: «Ударник коммунистического труда». Не будет он больше ходить по ночам на одиночке. Устал. Он не может сам плыть, и теперь его тащит олимпийский чемпион.

— Ты плыви, — сказал Сергей, — я…

Но Петров уже не слышал его. Он хлебнул воды. Вырвался. Ещё хлебнул… Ноги сами начали опускаться…

И вдруг коснулись дна. Петров встал на дно. Дно тут было твердым и каменистым. Можно идти. Он ещё не верил в это. Он шатался и падал. Сказал Сергею:

— Живые.

Он сгреб Сергея и поволок. Долго тянул его по мелководью, по камышам, по болоту. Иногда валился, задыхался и дико глядел по сторонам. Говорил кому-то: «Я их всех!» И скрипел зубами. И шел, не чуял прикосновения и шелеста лахтинских камышей. И плакал. Оплакивал свое прошлое, в котором была ошибка. Но в слезах его была также и радость. Ему открылось будущее и победа.

На Приморском шоссе Петров положил Сергея прямо на асфальт и сам тоже сел. Он сказал Сергею, запинаясь от холода:

— Мы с тобой их всех… сделаем. Мы их… На двойке. Ты на первом номере… Я загребать буду… Мы с тобой вдвоем… Я знаю…

Сергей ничего не ответил, и не понять было, слышит он или забылся.

…Так они дожидались машину на холодном асфальте Приморской шоссейки. Один лежал лицом в небо. Другой склонялся над ним и всё говорил.

Когда показалась машина, Петров поднялся. На ногах он держался нетвердо. Шагнул навстречу машине и поднял обе руки.

Было слышно, машина издалека начала притормаживать.

— Ты хоть старый-то успел проводить?…

— Успел маленько. Самый чуток…

Лешка с сожалением цокнул.

— А я, видишь, нет…

Толстый короткий факел, свернутый из толя, зачадил у него в руках. Лешка наклонил его книзу. Факел вспыхнул снова. На пол брызнули жирные искры.

Бригадир Пилюгин отступил от Лешки на шаг, отряхнул зачем-то рукав пиджака.

— Закоптишь потолок людям…

Мы стоим в пустой комнате нового дома. Грязный пол, заляпанный раствором, несколько штукатурных ящиков посередине. На них мангал из железных прутьев с горящим коксом. В доме ещё не просохли стены.

— Погаси факел, Казанцев…

Это говорит прораб энергоучастка. Застыл у двери, опершись о косяк. Руки в карманах модного пальто, яркий шарф разметался на груди.

— Погаси…

Лешка бросил черную трубку, наступил на пламя ногой. В комнате резко запахло варом.

В темноте веселей заплясали голубые и желтые языки в мангале. На черном стекле окна отпечатались разноцветные огоньки.

Лешка дергает меня за рукав.

— Смотри, ёлка как будто…

Все смотрят в окно. Там за тонким стеклом метет сухая жесткая поземка. Глухо, по-шмелиному гудят в поселке провода. И всё-таки эти веселые огоньки, утонувшие в черной ночи, в самом деле похожи на яркие елочные игрушки.

Молчание прерывает прораб.

— Будет тебе сегодня ёлка, Казанцев…

Чиркает спичкой, долго раскуривает сигарету.

— Всем всё ясно, друзья?

В общем-то ясно. Под нами в подвале этого пятиэтажного дома стоит ледяная вода. Вероятно, прорвался водопровод.

Вода прибывает, она уже хлынула в теплотрассу. Если не устранить аварию немедленно, сейчас же, может осесть фундамент дома. Холодная вода затопит теплотрассу. А на улице нынче тридцать пять. Не выдержат трубы, лопнут.

Самое простое — перекрыть воду в колодце. Никаких тебе хлопот. Но строители завалили его, а в управлении механизации сказали, что экскаватор может подойти только утром.

Остается одно: искать, где порвался водопровод. И чеканить.

Конечно, всем всё ясно. Поселок молодой, и такое и раньше случалось не раз. И всё-таки прорабу трудно вернуть людям настроение обычного дня.

Трудно, потому что слесарей из аварийной бригады Пилюгина оторвали, что называется, от новогоднего стола.

Прораб оттолкнулся от косяка.

— Пошли…

…Черная, как нефть, вода уже покрыла нижние ступеньки.

— Посвети, Пилюгин…

В воде расплывается яркое оранжевое пятно. В подвале — темень.

Мы толкаемся позади прораба и бригадира — им решать.

Коротко бросил прораб:

— Несите доски… Потолще да подлиннее…

Там, в подвале, штукатуры оставили козлы. Недалеко от двери торчит над водой неотесанное вершковое бревно.

Принесли доски, перекинули их на козлы.

— Осторожней…

Пошли по одному. Впереди Пилюгин с факелом, за ним прораб, потом Лешка.

— Свети…

Черная вода да серый бетон на потолке. Трое на шатком помосте. Резкий профиль прораба, добродушное лицо Пилюгина под факелом, щупленькая фигура Лешки позади.

Потом они вернулись на лестницу, и прораб только спросил:

— Кто?…

Слесари стояли тесным кружком. Молчали.

Прораб — это мой друг, Юрка Лейбензон. Он играет на гитаре, пляшет «Цыганочку» и в конце всегда делает сальто. Он веселый. И я каждый раз удивляюсь, каким суровым может он быть тут, на работе. Поднял голову тяжело и ещё раз спросил:

— Ну, так кто же?…

Тихо. Шуршит поземка в раскрытых дверях, ледяным холодом тянет снизу.

Лешка протянул руку к факелу.

— Разве Пилюгин пойдет? Вырядился, что только руководящие указания давать в силах… Да и остальные… А на мне комбинезон, чего там!..

Кто-то отдал Лешке резиновые сапоги. Пилюгин сказал ехидно:

— Не зачерпни знай.

Казанцев молча взял факел.

На мостках выстроилась почти вся бригада.

Лешка по грудь в воде шел быстро, почти бежал, к центральному вводу — там, в темноте, должна быть такая штука. Вода расступалась, бурлила позади. Маленькие острые волны ломались о козлы, плескали на них оранжевыми огнями от факела Лешки.