Виктор Смирнов - Приключения 1964

— Кузьмич, к старпому!

Волна плеснула на палубу. Кубрик наклонился, костяшки покатились на пол.

— Всё понятно! — сказал Жора. — Ставок больше нет. Разворачиваемся к тропику Козерога?

— Да, Жора, — сказал вахтенный матрос. — Там есть поселок Палана и тонн триста соленой кеты…

— Это пустяк для нас.

— Возьмем, — сказал Кузьмич, направляясь к двери. — Надо. Триста тонн не шутка. Люди всё лето ловили, не оставлять же на зиму.

— Дайте же гитару, — сказал Жора, — может, я спою что-нибудь веселое…

К шестнадцати часам показалась низкая желтая полоска берега. Горы исчезли, как мираж, хотя небо было безоблачным, но на севере приобретало мглистый оттенок. Пароход ещё шел, а матросы уже раскрыли трюм, сняли с кунгасов найтовы и прогревали лебедки, гоняя барабаны взад и вперед. Капитан и бородатый старпом стояли на мостике. Старпом смотрел в бинокль на берег. Там спускали катер. Ветер почти стих, море лежало ровное, маслянистое.

Вахту нёс четвертый помощник Гречкин, совсем ещё мальчик, он в следующем году заканчивал мореходное училище и на «Аскольде» проходил практику. Все звали его Валей. И он отращивал усы, но они совсем не старили его и только легким белесым пушком покрывали верхнюю губу. Сейчас он стоял у машинного телеграфа и тоже смотрел в бинокль и краснел от волнения, ожидая, когда старший помощник с капитаном решат, что пора стопорить машину и бросать якорь. Он должен будет подать команды в машинное отделение, а затем на бак, где уже ждал команды боцман у якорной лебедки.

Старпом махнул рукой.

Валя Гречкин мастерски остановил корабль и отдал якорь в миле от берега. С кунгасами отправился на берег штурман Дудаков, взяв с собой трех матросов. Поехали Жора, его друг со шрамом на лбу Василий Зубков и Костя Саблин.

На берегу рыбаки быстро нагрузили кунгасы, и катер потянул их к судну. Дудаков был на катере. Рулевой без умолку говорил, рассказывая свежему человеку о своем житье-бытье.

— Мы из Рязани сюда приехали. Как глянули: край света! Жена в рёв. Едем да едем назад. Но ничего, пообвыкли. Живем. Каждый год в Рязань ездим. На самолете. Тоже страшно поначалу. А море? Разве оно теленок? Вот только что тихо было, а сейчас подул. Но ничего, волну не успеет развести… А хорошо, что вы заехали за нашей рыбой… Вишь, как клонит. Что-то мотор барахлит! Или нет?

— Нет, работает нормально. Бери на ветер, а то снесет.

— Есть на ветер!.. — По веселому лицу моториста сбегали соленые капли, ветер ерошил волосы.

Когда кунгасы подошли к борту, ветер уже выл в снастях, но большой зыби ещё не было. На «Аскольде» подняли якорь, кунгасы поставили за подветренный борт и начали разгрузку.

Катер пошел к берегу, зарываясь в волнах. Моторист помахал рукой из рубки. Никто не ответил на приветствие, все были заняты разгрузкой. Матросы на кунгасах, плясавших на волнах, стропили бочки, а лебедчики, следя за рукой старпома, выхватывали их, поднимали на борт и опускали в трюм. Бочки разгрузили быстро, только последняя ударилась о борт, обручи лопнули, и рыба полетела в море.

Кунгасы поднимали уже на ходу: ветер сносил пароход к мели. Три кунгаса установили на место, и матросы бросились принайтовывать их к палубе. Четвертый сорвался с талей и носом ушел в воду. Вася Зубков, а за ним Жора Ремизов стали спускаться по штормтрапу в затопленный кунгас. В ледяной воде они завели тали под днище, а когда лебедки натянули подъемные стропы, стали ведрами отливать воду.

Стоя по пояс в воде, Жора, лязгая зубами, сказал:

— Будешь знать, Ва-васька, почем стоит килограмм соленой р-рыбы!..

— Д-держись!.. — Волна накрыла их, затрещали борта деревянной посудины, ударившись о стальную обшивку корабля.

Перевесившись через борт, старпом закричал:

— Наверх, живо!

Матросы, будто не слыша, продолжали вычерпывать воду…

Наконец и этот кунгас гигантским маятником закачался над палубой, исковеркал фальшборт, погнул стойку на спардеке и, крякнув, опустился на палубу.

«Аскольд» уходил от берега навстречу урагану, штормовать.

Быстро стемнело, вспыхивали гребни волн, такелаж гудел и стонал под напором холодного ветра. Временами на корабль обрушивались снеговые заряды, облако проносилось, и палуба несколько минут, пока снег не стаивал, светилась в темноте.

Жора Ремизов и Василий Зубков несли вахту со вторым штурманом Борисом Петровичем Зотовым с двенадцати до четырех. Эта вахта считается у моряков самой тяжелой и с незапамятных времен во флоте прозвали её «собачьей».

Над ревущим морем дерзко прозвучали медные звуки рынды: четыре двойных удара, конец вахты. С последним ударом колокола в ходовую рубку вошел Зотов. Высокий, сосредоточенный, он один на корабле не носил усов.

— За вахту прошли десять миль, — сказал старший помощник, пожимая руку Зотова.

— При таком ветре идем вполне прилично.

— Да, пожалуй, но барометр падает, правда, не особенно, но всё же к утру должен покрепчать ветерок. Счастливой вахты, Борис Петрович!

— Спокойной ночи, Николай Евгеньевич!

Старпом и рулевые ушли, думая о горячем чае, теплой койке…

За штурвал встал Зубков. Жора Ремизов подошел к окну. В рубке килевая качка ощущалась не особенно, как посредине качающейся доски, но ветер обрушивался на неё со всей силой. Рубка дрожала, казалось, стекла вгибаются под бешеным напором воздуха.

— Старпом напророчил, — сказал Ремизов, — вишь, как даёт. Пойти померить ветерок, Борис Петрович?

— Сходи, — разрешил Зотов.

Ремизов взял фонарик, анемометр и секундомер, нахлобучил шапку и с трудом открыл дверь. Холодный воздух мигом наполнил рубку.

Дверь резко щелкнула, и Жору Ремизова швырнуло к задним поручням. Ветер тискал его, трепал одежду, расширял легкие. Крыло мостика покатилось вниз, и соленые брызги ударили в лицо. Когда он поднял руку над головой и включил анемометр, снег, сухой, колючий, больно ударил в глаза. Матрос повернулся спиной к ветру. Зажженный фонарик, висевший на пуговице куртки, освещал циферблат секундомера и вихрь искрящихся снежинок.

— Сколько там? — спросил Борис Петрович, когда ветер втолкнул Жору Ремизова в рубку.

— Ну дает! — Жора подул на руки, потрогал кончик носа. — Сейчас подсчитаем. Ого! Двадцать девять и три десятых метра в секунду. Одиннадцать баллов с хвостиком.

— Руля не слушается, — сказал Зубков. — Уже минут десять, как положил право на борт, а катимся влево. Идем как-то юзом.

Корабль содрогнулся от удара в правый борт.

— Скоро шквал пролетит, — сказал штурман. — В это время здесь всегда такие ветры. Холодный воздух из Якутии вторгается в Охотское море.

Борис Петрович застегнул полушубок на все пуговицы и вышел на мостик.

— Вполне научное объяснение, — усмехнулся Жора. — Да нам не легче. Вот если бы не эта телеграмма… То подходили бы мы с этим попутным ветерком к Сангарскому проливчику, а там Японское море, Золотой Рог, Вторая Речка, вилла Георгия Яковлевича Ремизова!