Евгений Кораблев - Четверо и Крак

В это мгновение кошмарные мысли овладели им.

...Руки протянуть немного в сторону нельзя: земля. Согнуть ногу – тоже. Земля охватывала его вплотную, как дождевого червя. Ему чудилось позади зловонное звериное дыхание и запах. Ему казалось, что за ним следом идет какой-то зверь. Он представил себе, как надо больной ногой отталкивать зверя, и содрогнулся. А когда он подумал, какая громада земли над ним, у него закружилась голова.

В эту минуту из пещеры донесся вдруг какой-то глухой шум. Земля дрогнула. Тошку поразило, что вдруг стало тяжело дышать. Тяга воздуха в пещеру прекратилась.

Он – понял, что, вероятно, земля, лишившись устоя в сваленном камне, обрушилась, завалив проход и прекратив тягу воздуха. Со стороны пещеры он замурован... А что, если земля осядет по всему руслу?

Судорожно работая руками, он опять пополз вперед. Он греб безумно, напрягая последние силы. Воздух становился все душней и жарче. Отверстие впереди становилось все уже, он едва мог просовывать в него голову. И в эту минуту его рука вдруг уперлась во что-то твердое. Он сделал движение, но почувствовал, что силы покидают его. Мягкий грунт ручья кончился, выход снаружи прикрывался камнем.

Холодная дрожь пробежала по спине Тошки, кто-то ледяной рукой поднял волосы. Он погребен заживо!

Очнулся Тошка от острой боли в ноге. Он понял весь ужас своего положения, понял, что с каждой минутой будет становиться слабее. Неужели погибать? Выбора не было. Он собрал все свое мужество. Еще одно усилие! Весь напрягся, уперся здоровой ногой, рванулся... От сильной натуги огненные круги пошли перед глазами.

Камень подался... Пахнуло холодным воздухом, Тошка успел увидеть наверху звезды... и лишился сознания.

Пришел в себя он от резкой боли в ногах. Он лежал, полузасыпанный землей, у самого выхода ручья, около отваленного им камня. Он снова видит небо! Легкие жадно втягивали ночной воздух. Восторг охватил его. Он выбрался из могилы.

Боль в ногах напоминала о действительности. Да, спасен! Спасло то, что не растерялся и бился до последнего... Но, может быть, этой же ночью его разорвут звери. Ружья с ним нет. В состоянии ли он хотя бы ходить? Надо снова собрать все силы, все мужество... Иначе – смерть...

Тошка попробовал подняться и застонал. Обе ноги его отказывались повиноваться. Малейшее прикосновение причиняло острую боль. Тем не менее, стиснув зубы, он поднялся и с палкой в руках попробовал пройти.

Несколько шагов ему удалось сделать, потом он сел. Если он будет двигаться с такой скоростью, то во сколько времени дойдет он до скалы? И застанет ли он там кого-нибудь? Быть может, не дождавшись его, ребята решат, что он погиб, и вернутся или пойдут искать его совсем в другую сторону. Сколько времени он провел в яме? Ему теперь казалось – дня два. А может быть, и с ними случилось что-нибудь, и их нет уже в живых? Эти мысли опять привели Тошку в отчаяние. Он опустился на траву и заплакал.

Слезы успокоили его. Он вспомнил, что час назад был в худшем положении и вот освободился... А теперь, когда свободен, он раскис... Надо взять себя в руки.

Тошка решил дождаться здесь утра. Ползком он собрал немного сухих веток и разжег костер. Спички, по счастью, у него сохранились. Он лег на траву с твердым намерением не спать, но силы оставили его, и он мгновенно уснул.

Скоро Федька оправился настолько, что мог ходить.

Гришук с Андреем каждый день навещали скалу и с отчаянием возвращались обратно. Уже один вид развевающегося платка заранее говорил им, что они идут напрасно: Тошка не вернулся. Каждый день убивал их надежду. Ни охота, ни возвращение домой не шли на ум, всякое дело валилось из рук. По ночам ребята не спали. Рев зверя напоминал им, что Тошка, живой или мертвый, где-то там, в лесу. Конечно, едва ли живой, раз не вернулся в течение четырех дней.

Теперь по ночам рев зверей становился все чаще: труп лося привлек к озеру множество хищников. И если Тошка был жив, это делало еще более опасным его положение.

Наконец, Федька начал ходить как следует. Захватив его, Андрей с Гришуком отправились на розыски.

Федька довел их до места, где четыре дня назад расстался с Тошкой.

Отсюда они двинулись в угрюмый еловый лес, ожидая каждую минуту увидеть роковую находку, которая отнимет у них последнюю искру надежды. В то же время они старались проследить путь Тошки, найти хоть какой-нибудь знак того, что он проходил здесь.

Сначала поиски были безуспешны, но вскоре Федька радостно вскрикнул. Ребята кинулись к нему. Он поднял из травы обожженную спичку.

Несомненно, они шли сейчас по следам Тошки. Здесь он был еще жив. А что им суждено увидеть через пять, десять шагов?

Федька, нервничая, заторопился и пошел вперед.

Возвращаться на ночь в скит они не захотели, чтобы не терять времени.

Когда стемнело, стали собирать хворост для костра. Вдруг из чащи послышался треск быстрых шагов. Это бежал Гришук. Увидев ребят, он остановился, весь дрожа.

– Я видел... – сказал он, задыхаясь. И не мог больше говорить.

– Что? Что?

– Да говори же!

– Костер.

– Где?

– За мной! – едва выговорил он.

Ребята с ружьями кинулись за Гришуком. Сначала они бежали за ним, забыв всякую осторожность, потом, увидев издали огонь, стали подкрадываться, затаив дыхание. Медленно они подходили все ближе и ближе к слабо горевшему костру. И вдруг неистовый радостный крик огласил лес.

У костра спал Тошка. Бледный, как смерть, худой, с окровавленными ногами, но живой. Все ясно видели, как он дышал.

Первое его слово, когда он открыл глаза, было:

– Ребята!

Второе:

– Есть!

Несли Тошку на носилках, как раньше Федьку. Гришук готов был плясать от радости. Андрей и Федька не раз принимались смеяться без всякой причины, просто от счастья.

Конец августа, но знойно.

Яркий дятел гулко работает своим долотом на высохшем суку... Грациозная белка, испуганная шумом чьих-то неосторожных шагов, выронила изо рта шишку и стремительно мелькнула меж веток. Мгновение – и она уже на соседнем дереве и, точно струйка воды, катится вниз по стволу. С оглушительным треском, сверкая красной подкладкой, поднимаются из травы кузнечики.

Гришук, насвистывая, шел под зеленым сводом. Любил он такие местечки! Направо поднимались в гору стаи березок и осинок, веселых и задорных под утренним солнцем, слева – вниз по склону убегал к болотам темный сосняк. Осеннее солнце ласково золотило багряную листву деревьев и вырезные навесы папоротника, поднявшегося сплошной крышей. Кое-где по земле стлались красные гроздья костяники. Немного в стороне от тропки вздули хвою грузди.