Александра Маринина - Искатель. 1998. Выпуск №8

— Воняло. И псиной, и козлом, и сортиром. Ты вспомни, сколько я над тобой бился, чтобы заставить тебя мыться каждый день. Забыл? А я помню. Но вот научил я тебя петь, владеть голосом, слушать аккомпанемент. Дальше что? Дальше я стал выбирать для тебя песни, которые ты будешь петь, потому что у тебя не только мозгов нет, у тебя и чутья нет, вкуса нет элементарного, ты же самостоятельно ничего сделать не сможешь, чтобы это было прилично. Выпусти тебя тогда на сцену, что бы ты спел? Про Любочку в синенькой юбочке? Про капитана Каталкина? Я подбирал репертуар для тебя, чтобы ты был непохож на всех остальных и чтобы мог в полной мере продемонстрировать и то, чем тебя наделила природа, и то, чему я сам тебя научил. Потом я учил тебя держаться на сцене. Потом я придумывал и выбирал твои сценические костюмы. Я искал музыкантов, которые будут правильно тебе аккомпанировать. Я искал композиторов, которые напишут для тебя такую музыку, какую нужно, и платил им из своего кармана. Я искал стихи для этой музыки. Потом приносил тебе ноты с текстом и велел учить. И только после этого ты вышел на сцену. Так кто ты есть на самом деле, Игорь Вильданов? Ты что же думаешь, ты великий певец и звезда первой величины? Ты — никто, ты кукла, которую я создал, вставил внутрь моторчик и показываю людям. Какую я программу в куклу заложил, так она и действует. Ты весь с начала и до конца сделан моими собственными руками. У этой куклы моя вокальная техника, моя манера исполнения, мой музыкальный вкус. У неё нет ничего своего, ты понял, ублюдок недоделанный? Когда твои фанаты тобой восхищаются, когда газеты пишут о твоём тонком вкусе и изысканной музыкальности, ты должен помнить, что это мой вкус и моя музыкальность, а не твоя. Ты бы, сволочь неблагодарная, хоть раз сказал кому-нибудь, что это я тебя всему научил. Но ты же строишь из себя великого артиста и принимаешь комплименты, как будто они к тебе относятся. А ты на самом деле не то что комплимента, ты ничего кроме плевка не заслуживаешь. Попробуй петь не то, что я тебе велю, и не так, как я тебя учил, и я посмотрю, сколько человек останется на твоём концерте через три минуты после начала. Хочешь попробовать? Не хочешь? Тогда иди ложись и до утра не вставай. И чтобы то, что ты себе сегодня позволил, было в последний раз. Ты будешь меня слушаться и делать то, что я говорю. И ты никогда больше не посмеешь сказать, что я у тебя работаю. И думать так не посмеешь. Я — твой педагог, но из самых добрых побуждений, чтобы помочь тебе, выполняю функции твоего администратора. Ты запомнил, козёл вонючий?

Игорь собрался было снова огрызнуться, но зазвонил телефон. Он попытался подняться, чтобы снять трубку, но Зотов опередил его.

— Игоря нет, — сказал он невозмутимо. — Нет, завтра его тоже не будет. И послезавтра тоже. Только через две недели. Нет, к сожалению, раньше он не появится, он очень занят. Всего доброго.

Он положил трубку и насмешливо взглянул на Игоря.

— Ты куда ручонку-то потянул? К трубочке? Я же запретил тебе отвечать на звонки. Что-то ты больно смелый стал.

В голове у Игоря окончательно помутилось. Поток унизительных фраз, упавших на отравленный алкоголем мозг, разбудил к нем ярость, такую сильную, какой он раньше никогда не испытывал. Он вскочил с дивана и направился к двери.

— Ты куда? — спросил Зотов, привычно контролируя каждый его шаг.

— В туалет.

Игорь вышел из комнаты, плохо соображая, куда идёт. В голове крутилась только одна мысль: «Я покажу тебе, кто здесь хозяин!»

Василия Петровича Немчинова к внучке тоже не пустили, но из больницы он не ушёл. Настя нашла его в сквере рядом с приёмным покоем. Седой человек с прямой спиной и морщинистым лицом сидел на скамейке неподвижно, будто не чувствуя холода. Она присела рядом.

— Василий Петрович? — осторожно спросила она. Немчинов слегка повернул голову в её сторону.

— Вы кто?

— Я Настя, — неожиданно для себя ответила она.

Она и сама не понимала, почему назвалась просто именем, а не представилась как положено.

— Настя, — повторил Немчинов. — Хорошее имя, простое, русское. Я был против, чтобы её назвали Валерией. Не наше это имя, чужое, Господь не защитит.

— А какое имя вы хотели для внучки?

— Анна. Анютка. Аннушка.

«Анну Господь тоже не защитил», — подумала Настя, вспоминая прошедший год и несчастную Аню Лазареву, которой повезло встретить единственного мужчину в своей жизни, но и не повезло, потому что этот мужчина хладнокровно использовал её и довёл до гибели. С Анны Лазаревой мысль плавно перебежала на другие обстоятельства этого же дела, и Настя вдруг вспомнила, как ровно год назад точно так же сидела на скамейке в больничном парке с пожилым седым человеком. Крутой мафиози Эдуард Денисов, умирая, призвал её для выполнения своей предсмертной просьбы. Прошёл год — и круг замкнулся, она снова в больничном парке, и снова рядом с ней страдающий старик.

— Вы верующий? — спросила Настя.

— Смотря во что, — рассеянно ответил Немчинов. — В Бога не верю, не так воспитан. А в вечную мудрость верю. Сам виноват, надеялся, что меня чаша минует. Ан нет, вечная мудрость — она для всех одинаковая, никому не убежать. Дурак я, Генку, сына своего, учил, учил, носом тыкал, читать заставлял, со словарём переводить, наизусть учить, хотел мудрость эту в его башку вдолбить. А сам… Понадеялся, думал, если во благо делаю, то обойдётся. Не обошлось.

Настя вздрогнула, мысль, простая и лежащая на поверхности, вдруг предстала перед ней так ясно, что она даже удивилась, почему раньше не сообразила. Самая знаменитая песня Вильданова — «Реквием». Но это ведь и лучшая песня Геннадия Немчинова, самая яркая и сильная из всего, что он написал. Единственная песня, к которой композитор сочинил текст сам, все остальные песни были на стихи его жены Светланы Немчиновой. Почему именно эта песня, почему «Реквием»? Потому что это вбивалось с детства в голову, и песня была написана, когда Геннадий ещё не был женат и ещё не вышел из-под духовной власти отца.

— А вы надеялись, что обойдётся? — осторожно сказала она. — Нельзя было скрывать до бесконечности, вы ведь должны были понимать, что рано или поздно всё вскроется и может обернуться трагедией. Лера узнала обо всём не от вас, а от посторонних людей, что-то ей сказали, о чём-то сама догадалась, сопоставив факты, и её психика не выдержала. «Когда воссядет Судия и привлечёт к ответственности все скрытые деяния, ничто не останется тайным». Ведь так гласит вечная мудрость?

— Так, — Немчинов кивнул. — Вы из милиции?

— Да.

— Меня опять посадят?

— Ну что вы, нет, конечно. За что? За сына и невестку вы уже отсидели, и даже больше, чем нужно.

Он помолчал. Настя видела струйки пара от его дыхания и удивилась, что не чувствует холода. Впрочем, так бывало, когда она сильно волновалась. Она понимала, о чём спрашивал её старик: тогда, десять лет назад, он узнал о преступлении и не донёс, хотя по закону обязан был. Вовлечение несовершеннолетних в групповые сексуальные развлечения — дело нешуточное. Тогда был ещё старый уголовный кодекс, и в нём существовала статья о недоносительстве, причём посадить по ней теоретически можно было даже самого близкого родственника. Это сейчас, по новому кодексу, близкие родственники не могут привлекаться за недонесение, а тогда… Но поскольку состав, как красиво сказали бы учёные-правоведы, декриминализован, то беспокоиться Василию Петровичу не о чем, его уже нельзя привлечь за совершённое десять лет назад недонесение, даже если кому-нибудь придёт в голову этого очень захотеть.