Леонид Панасенко - Искатель. 1985. Выпуск №5

— Я подумаю. — Литтлмен улыбнулся старику и встал. — Я только начинаю — собрал нескольких мальчишек и девчонок… Чтобы им не было так скучно летом… В ваших словах есть свой резон, мистер Ноубоди. Честно говоря, мне вовсе не хочется, чтобы в благодарность за все меня забросали камнями.

— Жизнь чертовски прекрасная штука. — Старик переложил тяжелую бледную руку с подлокотника на грудь. — Даже когда у тебя уже нет ни зубов, ни желаний… Я вижу, что вы торопитесь? Не забывайте старика. Наведывайтесь хоть изредка, ладно?

— Обязательно, — пообещал Литтлмен, открывая дверь на улицу. — Обязательно, мистер Мен.

Неделю спустя почти в одно и то же время в городке произошло три разговора. На веранде «Поцелуя носорога» состоялся разговор с недомолвками.

— Шериф, — сказал Гризли, поигрывая ключами от машины, — мне не нравится этот парень.

— Парень как парень. Обыкновенный недоносок, — проворчал Шериф. — Хорошо уже, что он нашел занятие для наших оболтусов и не сует нос в наши дела.

— Ты не думал, зачем он возится с детьми?

— Какая разница? Наверно, хочет получить осенью место в школе.

— Я на днях заглянул к нему в номер, — без всякого выражения сказал Гризли. — Случайно, из любопытства. У него там чемодан, набитый деньгами.

— Мелочью?! — засмеялся Шериф.

— Да нет. Купюры стоящие. Причем чемодан оказался незапертым.

— Если бы я был помощником Шерифа, — он отхлебнул виски и со скучающим видом посмотрел в сторону отеля, — то именно из любопытства навел бы справки об этом типе. Кто он? Учитель? Фокусник?

Гризли довольно рыкнул:

— В том-то и дело, что — никто. Ни денег, ни образования. Подсобный рабочий магазина… И вдруг чемодан с деньгами, «фокусы», таинственные занятия с детьми…

— Знаю. Я спрашивал Конни. Ему нравится эта игра, но что-то там и неладно. Сын мой все понимает.

Шериф скова глотнул, прикрыл глаза.

— Если бы я был помощником Шерифа… — он на миг открыл глаза, и Гризли вздрогнул, испугавшись его расплывчатых зрачков — не зрачки, а могильная яма, — то не спускал бы с этого парня глаз.

— Он быстро идет, — полувопросительно заметил Гризли

— Ты ведь, старина, и не таких останавливал. — Шериф вздохнул и встал с кресла, показывая, что разговор кончен, В самом деле, что говорить о каком-то пришлом ничтожестве.

Второй разговор напоминал лепет ребенка.

…Солнечный зайчик пробежал по лицу Руфи, кольнул глаза.

Девушка встрепенулась, посмотрела по сторонам, но мальчишки с зеркальцем в руках не заметила — он отступил за столб.

— Ты от него? — обрадовалась Руфь и погладила щеку, на которой только что играл солнечный лучик.

— Ты хороший, — неведомо кому сказала девушка, кончиками пальцев потянулась к желтому пятнышку на одежде.

Мальчишка качнул зеркальце.

— Бегай по мне, бегай, — засмеялась девушка. — Ты добрый, и я тебя не боюсь. Ни капельки. Я тебе рада, Я знаю: тебя мистер Литтлмен ко мне послал. Так ведь?

Солнечный зайчик спрыгнул с одежды Руфи на забор.

— Куда же ты, хороший? — удивилась она и протянула руку, как бы пытаясь его остановить. — Не уходи, ясноглазый. Расскажи мне о Литтлмене. Или отведи к нему.

Зайчик побежал по забору, вернулся, и девушка, улыбаясь, слепо двинулась за ним.

Третий разговор был неожиданным и бурным. Он налетел словно дождь, прошумел возле дома Фроста, впервые остудив сердца детей.

В тот день они материализовали яблоки. Катарина предложила самим теперь попробовать сотворить что-нибудь вкусненькое, и Литтлмен согласился.

— Только делайте их спелыми, — пошутил он. — А то животами будете маяться.

Яблок было уже десятка три — все крупные, краснобокие и… неимоверно горькие.

— Не понимаю, — вздохнул огорченно Патрик. — Я делаю все по правилам, а оно не получается. Смотрите, ребята.

Он сосредоточился. Воздух над травой в двух шагах от мальчика пришел в движение, как бы потемнел, собираясь в шар.

И тут Литтлмен быстро шагнул к этому «созревающему» плоду, наклонился и достал из темного облачка нечто похожее на клочок ядовито-зеленой ваты.

— Зачем ты это делаешь, Конни? — спросил он, поворачиваясь к сыну Шерифа. — Я давно наблюдаю за тобой. Ты всем подсовывал эту горькую пакость. Зачем?

Конни испуганно сжался, покраснел.

— Я знаю зачем, — сердито сказал Рэй. — Он вообще пакостник и к тому же давно не получал по шее.

— Как тебе не стыдно, Конни?! — воскликнула Катарина. — Ты с нами и нам же все портишь.

— Подумаешь, — огрызнулся тот. — Уж и пошутить нельзя.

— Ты не прав, Конни, — укоризненно покачал головой Литтлмен. — Шутки должны радовать, а не огорчать. Запомни на будущее.

На этот раз цветы получились.

Правда, опять пестрые, но зато наконец появился запах — устойчивый, чуть сладковатый аромат, будто на пустыре по второму разу зацвела акация.

Уилфилд оглядел то, что сотворил раньше, и рассмеялся.

Среди битого кирпича валялись мясистые подобия тюльпанов без стеблей, безобразных размеров розы с алыми листьями и огромными колючками, нечто с непрорезавшимися лепестками, похожее на небольшие кочаны капусты. Были тут и целые кусты — уродливые, ни на что не похожие, будто больной художник мешал как попало краски, потом рисовал цветы, но то ли забыл, как они выглядят, то ли хотел переиначить весь мир.

Уилфилд дематериализовал все пробы.

«Маме все равно понравятся, — подумал мальчик, разглядывая свои странные создания. — Она любит цветы. Всякие. Когда была здорова, то приносила их и весной и петом. Отец, правда, ворчал, но не ругался так страшно, как теперь. Мама и цветы… Это так красиво».

Прижимая букет к груди, мальчик побежал домой.

Он торопился, и уже на третьей улице в боку неприятно заекало, словно там билась на крючке пойманная рыба.

«Хотя бы отец задержался в своей мастерской», — с тоской подумал Уилфилд, не зная, как будет оправдываться, если отец дома и уже хорошенько выпил. Отец выпивал и раньше, но злился редко. Когда маму три года назад парализовало, он стал каждый вечер приходить с работы не просто усталый, а какой-то черный и неразговорчивый. Любая мелочь раздражала его. Он начинал орать на маму, проклинал свою испорченную жизнь и все на свете. Мама отворачивала голову к стенке и плакала.

Уилфилд бежал, бежал, а перед входом в дом замешкался. Боязно.

Тихонько приоткрыл дверь. Отец сидел в кресле перед телевизором и, казалось, дремал. Мама как всегда в спальне, ее из комнаты не видно.

Уилфилд на цыпочках направился в спальню. И вдруг… Будто молния блеснула. Отцовская рука упала на плечо, рывком остановила.

— Ты где околачиваешься?

— Мы… играли… — пересиливая страх, ответил мальчик. — А оно стемнело… Сразу. Я вот… для мамы…