Григорий Темкин - Искатель. 1986. Выпуск №1

Оба привстали в скрипучей машине.

— Сэмюэл, — прошептал Вилли, — ты только глянь! Они же покрасили каждое полено в поленнице, все перила на верандах, общинный приют, пожарные краны, заборы, мусорные фургоны, всякую мелочь, всякую финтифлюшку — весь город.

И все же… оркестровый павильон и баптистская церковь; железнодорожная станция и пожарная часть, даже приют закрытой общины, окружная тюрьма и ветлечебница, бунгало и коттеджи, оранжереи, башенки на крышах, вывески и почтовые ящики, телеграфные столбы и мусорные урны — все и вся сверкало пшеничным золотом, зеленью яблок-дичков, по-цирковому яркой алой краской. Казалось, вот только что Создатель повыдергивал из земли все, начиная баками для воды, кончая молельнями, выкрасил и оставил сушиться.

Но и эго еще не все: там, где раньше были сорняки, теперь сплошь росла капуста, зеленый лук, салат, теснились диковинные подсолнухи, работающие под полуденным небом как часы.

Под бесчисленными деревьями распустились анютины глазки, прохладные, как носики у щенят в летний день, они томно глядели большими влажными очами на постриженные изумрудно-зеленые лужайки, словно сошедшие с рекламных проспектов, приглашающих посетить Ирландию.

И в довершение ко всему мимо пробежали десять парней, чисто выбритые, волосы тщательно уложены, рубашки, брюки, тенниски — все сверкает, как снеговые горы.

— Этот город свихнулся, — проговорил Вилли, провожая их взглядом. — Просто чудеса! Сэмюэл, какой диктатор захватил власть? Неужели протолкнули закон, заставляющий мальчишек ходить чистыми, красить каждую зубочистку, каждый горшок с геранью? Слышишь запах? Это новые обои в каждом доме! На головы этих людей свалился Страшный суд! Ну не может же человеческая натура исправиться за одну ночь. Ставлю все золото, что я намыл за этот месяц: все эти чердаки и подвалы вычищены и вылизаны. Готов поспорить на что угодно, что с городом случилось нечто Такое…

— Ну, конечно, я даже слышу, как в саду поют херувимы, — запротестовал Сэмюэл. — Выдумаешь тоже, конец света! А впрочем, по рукам. Считай, золото уже мое.

Машина свернула за угол. В воздухе носились запахи скипидара и побелки. Сэмюэл выбросил за борт обертку от жвачки. То, что последовало за этим, немало удивило его. На улицу выбежал старик в новых комбинезонных брюках и начищенных до зеркального блеска ботинках Он схватил бумажку и погрозил кулаком удаляющейся машине.

— Ну форменный конец света, — пробормотал Сэмюэл Фиттс. — Да… но пари остается в силе.

Они отворили дверь в парикмахерскую. В ней было полно клиентов, одни уже подстрижены, напомажены, гладко выбриты, розоволицы, а другие еще дожидались своей очереди, чтобы устроиться в кресле и выгнуться дугой. Тем временем трое парикмахеров вовсю орудовали ножницами и гребешками. И посетители и парикмахеры говорили все разом, и в зале стоял гвалт, как на бирже.

Только показались Вилли и Сэмюэл, шум моментально утих. Можно подумать, в дверь выстрелили из ружья.

— Сэм… Вилли…

— Сэмюэл, — проговорил Вилли одним только краешком рта, — у меня такое ощущение, что сюда пожаловала Красная Смерть. — Потом громче: — Всем привет. Я пришел дочитать лекцию, озаглавленную «Любопытные флора и фауна Великих американских пустынь», а также…

— Нет!!!

Старший парикмахер, Антонелли, бросился к нему, схватил за руку и зажал ладонью рот, как нахлобучивают колпачок на горящую свечу.

— Вилли, — зашептал он, с опаской озираясь по сторонам, — обещай мне только одно: ты сейчас пойдешь, купишь иголку с ниткой зашьешь себе рот. Молчи, если тебе жизнь дорога!

Вилли и Сэмюэл почувствовали, что их подталкивают вперед. Двое уже побритых и постриженных вскочили со своих мест, хоть их и не просили. Старатели забрались в их кресла и тут увидели свои отражения в засиженном мухами зеркале.

— Сэмюэл! Ты только сравни: мы и они!

— Да-а, — сказал Сэмюэл, моргая, — во всем этом городе по-настоящему нужно побриться только нам с тобой.

— Чужаки! Пришельцы! — Антонелли усадил их в кресло поглубже, словно хотел дать им наркоз. — Вы и сами не подозреваете, какие вы чужаки!

— А что, нас не было всего два месяца… — Лицо Вилли было залеплено дымящимся полотенцем: его сдавленные стоны затихли. В душной темноте был слышен низкий строгий голос Антонелли.

— Ты теперь будешь как все. Опасен не твой видок, нет. Куда опаснее твоя болтовня: в такое время городских ребят можно легко вывести из себя.

— В такое время, в такое время! — Вилли отдернул мокрое полотенце со рта. — Что еще стряслось с нашим городишком!

— Не только с нашим. — Антонелли посмотрел вдаль — чудный мираж за гор зонтом. — С Фениксом, с Таксоном, с Денвером. Со всеми городами Америки Мы с женой на этой неделе едем туристами в Чикаго. Представляешь, Чикаго весь выкрашен выскоблен, как новенький! Они его теперь называют Жемчужиной Востока! С Питтсбургом, Цинциннати, Буффало то же самое! А все потому… Гм-гм… ну, ладно, встань, подойди к телевизору, вон у стены, и включи.

Вилли отдал Антонелли дымящееся полотенце, подошел к телевизору, включил, стал прислушиваться к гудению, покрутил ручки. На экран пала снежная пелена.

— Теперь радио, — сказал Антонелли.

Вилли почувствовал, что все наблюдают за его попытками настроить хоть на какую-нибудь станцию.

— Что за черт, — процедил он наконец, — ни телевизор не работает, ни радио.

Вилли вернулся в кресло, лег и закрыл глаза.

Антонелли нагнулся над ним, тяжело дыша.

— Слушай же, — сказал он — Представь, четыре недели назад, в субботу, около полудня, мамы и ребятишки смотрят по телевизору своих магов да клоунов, в салонах красоты женщинам по телевизору показывают моды, а в парикмахерской и в лавках мужская половина следит за бейсболом и состязаниями по ловле лосося. Весь цивилизованный мир сидит у телевизора. Нигде ни звука, ни шороха, только на черно-белых экранах И тут…

Антонелли остановился, чтобы приподнять краешек полотенца.

— Пятна на солнце, — выговорил он.

Вилли весь сжался.

— Самые большие за всю историю человечества, — сказал Антонелли — Весь мир захлебнулся в электрической буре. С экранов все стерло начисто. И конец.

Он был в растерянности, будто в забытьи, словно описывал арктический ландшафт. Он намыливал щеки Вилли, не глядя. Вилли оглядывался по сторонам, смотрел, как падает и падает снег, смотрел на гудящий экран и вечную нескончаемую зиму. Ему казалось, он слышит, как у людей, стоящих рядом, трепещут сердца.

Антонелли продолжал свою надгробную речь:

— Только к вечеру до нас дошло, в чем дело. Через два часа после солнечной бури все телемастера в Соединенных Штатах были подняты на ноги. Каждый думал, что телевизор барахлит только у него. А когда радио тоже заглохло, на улицы высыпали мальчишки — разносчики газет, как в старые времена, и только тогда мы ужаснулись, когда узнали, что солнечные пятна эти, может, надолго, чего доброго, и нас переживут.