Теодор Константин - В полночь упадет звезда

Появление сержанта Тондикы, писаря из управления штаба дивизии, положило конец спору.

— Здорово! — поздоровался он, входя в рабочую комнату.

— Каким ветром тебя к нам занесло, Иоан? — спросил его Томеску Адриан.

— Господин капитан Медреа приказал, чтобы все явились после работы в управление с подсумками и винтовками.

— А чего там стряслось, брат? — поинтересовался Бурлаку.

— Не знаю. Господин капитан сам хочет провести проверку.

— Под таким дождем!.. Другого дня, получше, он не мог выбрать? — заметил Мардаре Ион.

Сержант Тондикы пожал плечами:

— Дождь дождем — а приказ есть приказ! Может, до обеда еще прояснится. Кстати, не забудьте побриться и начистить ботинки.

— Что ты говоришь? У нас что — инспекция? — спросил Пелиною Влад.

— Не думаю.

— А что же?

— Я же вам сказал, что ничего не знаю.

Мардаре Ион настаивал:

— Что ва чертовщина, Иоане! Кто тебе поверит, что ты не знаешь? Давай не рассказывай нам сказок. «Не знаю!» Меня ты не проведешь. Может быть, заключено перемирие и нам это хотят официально сообщить? Выкладывай, нечего издеваться над нами!

Сержант Тондикы был, в сущности, совсем неплохим, хотя и несколько педантичным человеком. Дружеский тон Мардаре Иона сделал его более уступчивыми

— Я вижу, что так просто мне от вас не отделаться. Точно-то я ничего не знаю, но думаю, что с вашим Улей плохо дело.

— Его разжалуют?

— Очень боюсь, что да!

— Значит, верно говорили…

— Только прошу вас… Пока ведь официально ничего нет… Знаете, мне бы не хотелось, чтобы узнали, что я прежде времени…

Бурлаку Александру поспешил его успокоить:

— Не бойся, Иоане. Мы все будем немы как могила! Сержант Тондикы собрался уходить:

— Ну, теперь пойду. Мне еще надо сообщить и остальным отделам. Прошу вас, чтобы все были, а то господин капитан будет сердиться!

Только Тондикы исчез за дверью, как Пелиною возмущенно заявил:

— А я не пойду, что бы там ни случилось!

— И я! — тотчас присоединился Бурлаку.

В тот же момент вошел капитан Смеу с папкой под мышкой

Все встали.

— Садитесь. Ну, друзья, придется нам с вами сейчас немного поработать.

Он открыл железный ящик, вынул шифровальную машину и поставил ее на свой стол:

— Бурлаку, подготовь машину. Тебе помогут Пелиною и Мардаре.

Еще при входе Смеу заметил мрачное выражение на лицах своих шифровальщиков и понял, что они успели уже разузнать о том, что ожидает Улю.

Бурлаку приготовил машину и начал шифровку.

— Ион, Петре, Раду, Костика! — сердито диктовал Пелиною, недружелюбно глядя на целуллоидную пластинку, которая вспыхивала и гасла после каждой отпечатанной буквы.

После того как радиограмма была зашифрована, капитан Смеу взял бланки и, перед тем как выйти, сказал:

— Вам сообщили, что вы должны явиться в управление штаба на поверку. Смотрите, чтобы никто не вздумал улизнуть! Я тоже приду.

Бурлаку Александру рискнул спросить его:

— Господин капитан, позвольте задать вопрос?

— Пожалуйста.

— Вы убеждены, что Уля заслуживает такого сурового наказания?

— Да.

— В таком случае можете обижаться на меня, но я хочу вам сказать, что вы плохо знаете Улю.

— Я придерживаюсь другого мнения, сержант! — решительно возразил капитан Смеу тоном, который должен был напомнить Бурлаку о том, что он разговаривает со своим начальником. — Если кто-нибудь будет спрашивать меня, я у начальника штаба, — закончил он уже более мягко.

Смеу вышел, провожаемый изумленными взглядами шифровальщиков, не ожидавших от своего капитана такого ответа.

Дождь прекратился. Его сменил холодный и сильный ветер. Серое небо опустилось низко-низко, казалось — заденет сейчас облаками за верхушку церковной колокольни.

Управление штаба дивизии расположилось в доме неподалеку от командного пункта. В раскрытые настежь ворота вбегали последние из запоздавших, по-козлиному перескакивая большие лужи.

В широком и чистом дворе собрались писари, денщики, вестовые. Они стояли, разделившись на группы, объединенные общими интересами или просто симпатией и дружбой.

Наверное впервые с начала похода, на поверке присутствовал весь личный состав управления штаба дивизии. Обычно в тех редких случаях, когда проводилась поверка, на нее собиралось не более половины личного состава, — таковы уж были условия их службы. Но на этот раз начальники отделов и различных вспомогательных служб не задержали своих писарей, да и сами они не стремились, как всегда, улизнуть с поверки. Весть о том, что Уля Михай будет разжалован, распространилась молниеносно, и все хотели присутствовать на этой церемонии.

Общим было убеждение, что наказание намного превышает вину.

— Удивительно еще, что его не расстреливают! — возмущался писарь Первого отдела, который стоял в группе своих товарищей.

Другой ему возразил:

— Милый мой, я столько повидал на своем веку, что меня ничем не удивишь. Давно уж я ничему не удивляюсь и ничем не возмущаюсь.

В другом конце двора, где собрались шифровальщики, Бурлаку выражал неудовольствие по поводу того, что их заставляют ждать:

— Прошло почти двадцать минут, а они и не думают начинать. Может, ждут, чтобы опять начался дождь и прохватил нас как следует?… Ну и паршивая же погода, черт побери!

Их группа стояла отдельно от других — в глубине двора, возле амбара.

— А где сейчас может быть Уля? — спросил Томеску. — Надо надеяться, что его не приведут сюда под охраной штыков.

— Этого еще только не хватало! — загорячился Пелиною. — Он, наверное, в канцелярии. Капитана Смеу кто-нибудь видел?

— Может, он не придет? — высказал свое предположение Мардаре.

— Если сказал, что будет, значит будет, не беспокойся! — убежденно проговорил Томеску.

— Ужасно мне хочется смыться отсюда. Дорого бы я дал, чтобы не видеть всего этого, — добавил Пелиною, самый горячий из всех шифровалыйиков.

Барбу Василе, который стоял немного поодаль, не принимая участия в общем разговоре, предупредил остальных:

— Вот и наш «старшой»!

В дверях дома, где помещалась канцелярия, появился старший унтер-офицер Доробыц Николае, адъютант начальника управления штаба дивизии.

Старший унтер-офицер Доробыц Николае был красивым человеком, высокого роста, атлетически сложённым. Награжденный природой более чем приятной внешностью, он, подобно кокетливой женщине, немало заботился о том, чтобы одежда выгодно оттеняла его красоту. Поэтому форма, безукоризненно сшитая из офицерского сукна, плотно облегала его фигуру. Он носил офицерские сапоги и никогда не забывал надевать перчатки. Впрочем, не только одеждой, но вообще всем своим поведением он старался подражать офицерам, и в особенности штабным.