Николай Коротеев - Циклон над Сарыджаз

«Вот сейчас придем к месту, и всё это кончится», — думал Антон, не отдавая себе отчета в том, что же такое «это всё» и почему оно должно кончиться и как.

Селевой поток в распадке иссяк. Обнажилось разноцветное дно. Хилая взбаламученная струя текла вдоль отбойного берега.

— Здесь, — сказал Комолов. — Вот тут, — подтвердил он, окинув взглядом крутой берег и увидев на краю его приметную елку с яркими оконечьями молодых побегов.

Распадок был пуст.

«Конечно, Семена Васильевича смыл селевой поток. И где искать? Только, если случаем найдем… Хорош случай…» — подумал Зимогоров.

Егерь придирчиво осматривал не очень-то крутой склон, надеясь ухватиться взглядом за какую-либо примету, которую мог оставить человек, подкошенный пулей. И не увидел.

— Должна быть, — убежденно сказал он сам себе. — Непременно есть.

Егерь стал карабкаться вверх по приглаженному ливнем склону, осматривая прошлогоднюю пожухлую травяную ветошь и редкие на каменистом отвале зеленые стебли.

— Если бы не ливень… — бормотал Федор.

Он поднялся выше, к кусту бересклета, который чудом держался малой толикой своих корней за почву, стал осматривать каждую ветку. Нашел две, сломанные так, как не могли их повредить ни потоки воды, ни ветер. Тогда егерь обернулся, но стал смотреть не вниз, а поверху и отыскал глазами старую липу. Зев лаза у её корней был хорошо виден отсюда. И ни единая ветка по прямой не застила лаза.

— На этом месте или чуть выше по нему и ударили…

Выше по склону егерь не нашел ни на траве, ни на кустах других таких характерных изломов. Выйдя из распадка, Зимогоров нарубил вешек и поставил их там, где, как ему казалось, было необходимо. И лишь тогда спустился к Антону.

Жуть обуревала Комолова. Необъяснимое для него исчезновение тела, которое они с Гришуней оставили вот здесь, на этом самом месте, было куда страшнее, чем если бы Антон наткнулся на инспектора, убитого случайно Гришуней.

Федор спросил еще раз:

— Ты точно помнишь место?

— Да, — отозвался Антон, не глядя на егеря. — Вон елка молодая. На той стороне. А на этой бересклет. Всё сходится.

— Карабин у него остался? — спросил Федор.

— Да. Зачем он мне нужен?

— А где он?

— Чего ко мне пристали? Я признался! Всё! Ты… этот, как… общественный инспектор, ну и бери меня. Сажай.

— Многого хочешь, — сказал Федор.

— Чего, чего? Я — многого?..

— Вот именно — многого хочешь!

— Не понимаю…

— Вы так далеко припрятали тело…

— Присы… — Комолов глянул настороженно на Федора снизу вверх. — Почему «вы»? Я один был. Слышишь, один! Только я здесь был! Я!

— Ну, просто я вежливо, на «вы» обратился, — прищурился Зимогоров, отметив, что Антон едва не проговорился. И спросил сам себя: «Какой бы вывод из этого сделал Семен Васильевич? Прежде всего, что олочи, прошитые капроном, не случайно оказались в балагане. Бывал кто-то у Комолова, но говорить он не хочет».

И егерь спросил:

— Коли вежливость тебе не по вкусу, скажи, кто у тебя бывал.

— Бросьте вы!

— Как бы не так? А олочи чьи?

— А, олочи…

— За такое вранье мамку твою попросить стоит, чтоб ремнем поучила, а сажать — рано. Так чьи олочи?

— Ну… Забрел какой-то научный работник… Он знать ничего не знает.

Федор подумал, что Семен Васильевич остался бы им доволен, и повел расспрос дальше:

— А зовут-то его как?

— Не интересовался.

— Про науку спросил, а как зовут — нет?

Антон молчал, думая лишь об одном: как бы ненароком не сболтнуть имя Гришуни.

И, зная почти наверняка, что Семен Васильевич не одобрил бы такого вопроса, егерь все-таки задал его:

— Не перепрятал ли твой дружок тело инспектора?

— Зачем ему?

— Выходит, знает дружок про всё?

Комолов вдруг резко вскочил на ноги:

— Нет у меня дружка! Никого нет! И олочи мои. Я всё это сделал. Я признался! И обойму украл у тебя. Ух, убойные пульки!

Антон старался разозлить егеря, но тот смотрел на него спокойно, и только чуть презрительно вздрагивали уголки его губ.

— Патроны, что ты взял, не убойные. Ими зверей усыпляют, чтоб измерить, взвесить да пометить. Помнишь, прошлой зимой мы с охотоведами тигров переписывать ходили?

— Так мы… Так я его… живым бросил?.. У живых, значит, изюбров панты с лобной костью вырубал? Живых?..

— Кто твой дружок?

— Не скажу.

— Узнаем, — твердо пообещал Федор. — Счастье твоё… Вот ведь как, счастье твое, что стреляно патронами из краденой обоймы. Кто стрелял? Дружок?

— Нет у меня дружков. Нет! И всё. Обойму украл я, стрелял я…

— Выгораживаешь?

— Я во всём признался. Я за всё и в ответе.

— Твоё дело, Комолов. Я думаю по-другому. Сходим в заказник, поищем там твоего дружка.

— Не пойдет с тобой Шухова. Здесь будет инспектора ждать. Что? А? — Антон решил использовать свой последний шанс: он был уверен — Зимогоров ничего не расскажет учительнице.

А Федор ответил:

— Пойдет, когда узнает, что случилось. Коли Семена Васильевича здесь нет, значит, он жив и пошел в заказник с твоим дружком знакомиться. Бежать тебе не советую. Да и сам как-нибудь за тобой услежу. И спрашивать тебя больше ни о чем не стану. Собирайся.

— Здесь он! — закричал Антон, думая, как бы оттянуть время выхода в заказник: Гришуня-то обещал через десять дней зайти. Значит, там он ещё. Если они пойдут в заказник и встретят Гришуню, то друг его прежде всего подумает: Антон предал его! Антон, который жизнью поклялся, что выручит, отведет от Гришуни беду. В эту минуту он был готов разбить себе голову о первый попавшийся валун, только не видеть укоризненных глаз Гришуни. У Комолова оставалась маленькая надежда, что ещё только через три дня Гришуня будет ждать его у Рыжих скал. Не встретив там Антона, Гришуня поймет, что его друг сделал так, как они договорились, и уйдет. Протянуть бы ещё три дня!

Егерю было не до переживаний Антона. Федор думал о предстоящем разговоре со Стешей. Как ни верил Зимогоров: не погиб Семен Васильевич от усыпляющей пули, он, однако, не мог поручиться, что раненый инспектор не погиб, обессилев при переходе. Да и куда Семен Васильевич направился, егерь толком не знал. И об этом обо всем теперь нужно рассказать его жене.

«Твердить о достоинстве одно, а держаться достойно — дело трудное, — размышлял Федор. — Не каждому по плечу. Понять это надобно… А достанет ли у Стеши на такое души? Может, всё-таки молчком повести её в заказник? Так ведь спросит она, почему мы туда идем! Эх, была не была…»

Щедрый костер, разведенный Стешей, дымил с такой силой, что с патрульного пожарного вертолета его можно было бы принять за начинающийся пал. Но егерь не упрекнул в этом Стешу. А та старательно кашеварила у огня и словно избегала глядеть в сторону егеря. И чай их ждал, и пшенка с копченой изюбрятиной булькала и паровала в чугунке. Судя по духу, еда была вкусна.