Андрей Ветер - Голос бездны

– Пусть так, – Романов открыл окно и высунул руку. – Быстро шпарим, руку сдувает. Шиш с маслом, а не стрельба получится.

И всё же он рискнул. Коротко прозвучали два выстрела, и звук их мгновенно улетел во тьму, словно сдёрнутый со ствола пистолета властным рывком. Машина Когтева никак не отреагировала и продолжала мчаться дальше.

– Ксюха, а где твой Когтев научился так лихачить?! – крикнул Сергей.

– Откуда мне знать? При мне он вообще редко за руль садился. Обычно за рулём был Митька или Николай.

– Николай, Николай, кого хочешь выбирай, – промычал Сергей. – Мне представляется, что Михал Михалыч просто тронулся умом от нервного напряжения.

***

Вера Степановна Пулкова отличалась завидной внешностью. Крупные черты лица, немного напоминавшие цыганские, приковывали глаза мужчин. Пышная грудь и крутые бёдра, которые многих женщин делали «разбабистыми», Веру наоборот украшали, наделяя её какой-то необъяснимой физической притягательностью. Крепкая прямая спина внушала уверенность, что Пупковой всё было нипочём. Глядя на это могучее, как у отставного атлета, тело, мужчинам обычно сразу хотелось прижаться к Вере Степановне, чтобы ощутить струящуюся под её горячей кожей силу.

На прошлой неделе ей исполнилось сорок три года, и она отпраздновала эту годовщину в тесном кругу сослуживиц, назвав свой день рождения «естественным, но безрадостным подарком судьбы».

В соседней комнате лежал за плотно затворённой дверью её двадцатилетний сын Коля, совсем ослабший и превратившийся в живой скелет от терзавшего его рака. Вера редко звала подруг, боясь испугать их стенаниями несчастного Коленьки. Но на день рождения они пришли сами, напрочь позабыв о домашней обстановке Веры. Единственным человеком, кого Вера Степановна принимала у себя дома, был Влад. Он был моложе Веры на десять лет, но уже второй год подряд встречался с ней, обуреваемый бесконтрольной страстью.

– Почему ты любишь меня? – спрашивала она его. – Ты любишь меня? Или что? Скажи, Владик, миленький мой мальчик, ответь мне. Я очень люблю тебя. Я умру, если ты вдруг оставишь меня.

То, что рано или поздно момент расставания должен был наступить, Вера понимала хорошо. И думая об этом, она холодела. Боязнь разлуки сделалась настолько велика, что перекрыла собой страх за жизнь сына. Впрочем, к мысли о его гибели Вера уже привыкла. Коля высыхал на глазах. Кожа его с каждым днём становилась желтее и суше, мышцы исчезали, рёбра вылезали наружу всё сильнее и сильнее, суставы ног и рук всё больше приобретали сходство с обглоданными цыплячьими окорочками. Коля умирал, и мать знала это. Час последнего прощания приближался. Но Вера уже не переживала из-за этого. У неё оставался Влад. Он приходил к ней чуть ли не ежедневно, и она раздевала его посреди комнаты, наслаждаясь каждым мгновением. Она сбрасывала с себя халат, надетый обязательно на голое тело, и подставляла Владу свои громадные груди. Он жадно кусал их, мял крепкими руками, тискал, будто надувные игрушки, затем выпускал их и падал на пол, будто лишившись сил. Он падал таким образом, чтобы видеть над собой расставленные крепкие ноги и густой чёрный куст между ними. Этот куст волос, скрывающий пухлые складки, манил его более всего на свете.

У Влада было две страсти. Первая – работа. Но не работа милиционера вообще, а безумное напряжение, которое охватывало его во время операций захвата, риск, вкус риска, колеблющаяся грань между жизнью и смертью, ежесекундная возможность очутиться по ту сторону. Наверное, в его природе присутствовало нечто от самоубийцы. Он ждал внезапного наступления смерти, ждал её коварного удара в спину или молниеносного попадания в лоб. И всякий раз он жадно глотал воздух, когда всё оставалось позади. Он глотал воздух, прислушивался к эластичному расширению своей грудной клетки и радовался, что смерть пронеслась мимо. Второй страстью Влада была Вера Степановна. Он сошёлся с ней, работая по делу об убийстве её подруги. Когда же работа подошла к концу, Влад обнаружил, что ему захотелось увидеть Пулкову снова. И он заглянул к ней домой, не зная, как оправдать свой визит. Вера не спросила ничего, но пригласила в комнату. Далее всё произошло само собой. Ни она, ни он не смогли впоследствии объяснить, кто сделал первый шаг, кто протянул руку, кто решился расстегнуть пуговицы… Следующая встреча оказалась гораздо более трудной. Оба помнили о случившемся накануне, оба хотели повторения, но не могли решиться. Влад смотрел на Веру и видел в ней свою мать. О том, чтобы вступить в сексуальную связь с матерью, Влад не мог и помыслить. Но Вера не была его матерью. Она была его любовницей, страстной, сильной и ненасытной. Это Влад тоже понимал…

Недавно Вера забеременела от него. Влад испугался. Он трепетал от мысли о её лоне, о взрослом женском запахе, о её всегда испуганных и вместе с тем горящих желанием глазах. Но он не мог быть отцом её ребёнка.

– Ты должна сделать аборт.

Он повторял эту фразу снова и снова, отказываясь ласкать Веру и тем самым принуждая её избавиться от плода. Вера не могла уже жить без ощущения Влада внутри себя, без прикосновения его крепких молодых бёдер к себе. Она без Влада сходила с ума.

Вера принадлежала к категории людей, которым всегда было плохо. Правда, это её качество не бросалось в глаза с первого взгляда, но, став однажды заметным, оно превращалось в назойливую муху. Влад умел не замечать, когда его любовница начинала тихонько ныть, в его же власти было оборвать всякое неудовольствие Веры угрозой, что он больше не появится в её доме. И она умолкала.

Но после сделанного аборта что-то случилось с ней. Она перестала сдерживаться, поскуливание обиженной собачки превратилось в настойчивый лай. В тот день, когда Влад ехал на дачу Романова, его грызла одна мысль: Вера стала надоедливой, невыносимой, но он не мог обходиться без её плоти.

– Мне пора к психиатру, – шептал он себе.

В ночь после операции в «Васко да Гама» Влад уехал домой, но вечером уже сидел в комнате Веры Степановны Пупковой. Сидел молча, нахмурившись, полный множества горячих слов, но не знающий, как именно эти слова произнести.

– Вера, нам нужно расстаться… на время…

– Почему? Я перестала нравиться тебе?

– Не в этом дело. У меня сложности… личного порядка. Нервы сдают… Я должен разобраться в себе…

– Ты меня бросаешь! Ты хочешь оставить меня в самый трудный момент моей жизни! На днях умрёт мой сын. Ему осталось всего ничего. И ты хочешь уйти. Ты не любишь меня! Ты ненавидишь меня! Ты презираешь меня! За что? В чём я провинилась перед тобой? Пожалуйста…

Она причитала очень долго, затем вдруг вспрыгнула, подбежала к двери, закрыла её собой и закричала во всё горло: