Андрей Ветер - Время крови

– Добрый зверюга, – ухмыльнулся Белоусов и взвалил волка на свои плечи. – Прикажете разделать, барин?

– Не пропадать же мясу. А шкуру, когда выделаешь её, отдай-ка Ивану. Пусть служит ему реликвией и напоминанием о том, что жизнь – штука непрочная, хотя тем, наверное, и привлекательная.

В этот первый день работы Галкин не позволил Ивану более работать с топором в руках, понимая, как трудно придётся недавнему неженке в новых условиях.

– Да и после встречи с матёрым небось пальцы трясутся. Не правда ли? – Александр похлопал Ивана по плечу.

Он поручил Селевёрстову наблюдать за облаками, замечать их направление, движение, форму, срисовывать по возможности выдающиеся облачные картины. Само собой разумеется, наказал ему постоянно записывать температуру и вообще всё, что было связано с погодой.

– А топориком помахивай для согреву и чтобы мозолью понемногу обрастать. Работы тут хватит на всех, – поговаривал Галкин. – Надобно будет расчистить около десятины земли от поваленных деревьев. Обустроить зимовье не так легко, как кажется на первый взгляд. Жилища надо на всех сложить, а погода уже шепчет о настоящих холодах. Рабочие, видишь, в первую очередь стали землянки рыть…

Через несколько дней пароходики развернулись и ушли обратно, скрывшись за поворотом.

– Куда это они, Саша? – забеспокоился Иван.

– Им надо поискать место для своей зимовки, – ответил Галкин.

Землянки ещё не были обустроены окончательно, и до поры до времени рабочим пришлось ютиться в холодных палатках. В палатке Галкина, который взял под свой кров Селевёрстова, жил также и Борис Белоусов. Иван сразу заметил, что казак был мастер на все руки.

– С таким попутчиком в тайге не пропадёшь, – не уставал повторять Галкин.

Прежде чем перенести вещи на берег с пароходика, Белоусов расчистил от снега и ветвей небольшое пространство земли и разостлал войлок, на который сложил весь скарб. Затем нарубил несколько жердей и, вколотив две из них в землю, укрепил на них третью в виде перекладины. После этого он попросил Ивана помочь ему, и они вдвоём накинули на перекладину брезент, оттянув его края в стороны и образовав таким образом два ската. Образовавшееся с задней стороны треугольное отверстие Белоусов плотно заделал войлоком, такой же войлок был сделан откидным с передней стороны и служил дверью. Все отверстия вдоль линии соприкосновения брезента и земли плотно заложили дёрном, поверх которого утрамбовали снег.

– Тут нам ни дождь не страшен, ни снег, – подвёл итог Белоусов.

– А спать как же? – забеспокоился Иван. – Прямо на земле, что ли?

– Сейчас мы насыплем толстый слой еловых и сосновых ветвей и прикроем их двойным войлоком. А уж поверх этого навалим наши подушки, меховые тюфяки, укутаемся в меховые одеяла и спать будем сладко-пресладко, барин, – успокоил Белоусов, улыбаясь и покрываясь множеством мелких морщинок.

Такая же палатка, только крупнее, была устроена для склада припасов и различных материалов.

– И долго нам жить так? – беспокоился в первый день Селевёрстов.

– Пока дом не построим.

– Никогда бы не поверил, если бы год назад кто-нибудь сказал бы мне, что я буду среди снегов сибирских спать в такой палаточке, – покачал головой Иван.

– Это ещё не снега. Дай срок, барин, увидишь настоящие сугробы, – откликнулся Белоусов.

– Поглядела бы на меня моя жена. – Иван Селевёрстов задумчиво сощурился на огонь костра.

– Так ты женат? – спросил Галкин.

– Женат, – кивнул Селевёрстов со вздохом, – женат, но всё равно что холостой. Весьма пустая история.

– Ты уж расскажи, порадуй меня разговором. Должен я знать хоть что-то из жизни моего старинного приятеля.

– Изволь. – Иван вздохнул. – Скакал я в Петербурге с одного бала на другой и на одном из них влюбился без памяти. Волосы у неё были гладко причёсаны, талия изящная, улыбка сверкающая, а танцевала она так мило и так много, что нельзя было не влюбиться в неё. Влюбиться ведь всегда очень просто, зато любить не всегда получается. Ну, наметили мы свадьбу, накупил я всякой драгоценной дряни в качестве подарков для моей родни, приобрёл дом, нанял двух лакеев, обрядил их в золотые ливреи с гербовыми позументами. Одним словом, я был ослеплён, вёл себя неразумно. Бывает, что делаешь глупости допустимые, всяческие милые глупости, и они просто забавляют. А у меня всё получилось дурно, началось страшное мотовство, которое, как легко предсказать, завершилось почти полным моим разорением. Мало-помалу все мои друзья отдалились от меня, жена отвернулась. Два года я терзался, пытался как-то наладить жизнь, вернуть былое, затем я сообразил, что просто погибну в тех условиях. И я решил уехать. У меня оставалось имение, которое я продал, расквитался с долгами и, взяв остаток денег с собой, поехал смотреть, как живёт моя родная страна. Вот так я добрался аж до середины Сибири!

– Любопытно было б поглядеть на тебя сейчас, ежели б ты со мной не встретился, – засмеялся Галкин.

– А может быть, судьба вынудила меня через всё пройти именно для того, чтобы я в какой-то определённый час выехал из Петербурга и попал в Олёкминск ровно в то время, когда ты там стоял.

– Может быть, братец, всё может быть…

Через несколько дней после высадки команды Галкина на берег облик местности, где началось обустройство зимовья, полностью изменился. Основные силы были брошены на постройку дома.

– Как славно, что я додумался закупить волов у Якутов. – Александр Галкин не скрывал своей радости. – Сейчас они нам помогут в строительстве, а после мы их забьём. Двойная, как видишь, выгода.

Иван Селевёрстов кивал. Четыре привезённых на одном из пароходов вола активно употреблялись в работе. Покуда одна партия рабочих рубила деревья и заготавливала брёвна, другая вывозила их из леса к месту строительства. Тайгу предварительно расчистили под дороги для возки брёвен. Впрочем, по этим дорогам невозможно было проехать на колёсах, да и телег у строителей не было. Брёвна перевозили на местных волокушах, которые были, как объяснил Ивану казак Белоусов, чисто таёжным изобретением. Волокуши представляли собой пару оглобель, крепившихся с одного конца, как полагалось, на шее вола, другой же их конец был закруглён кверху и волочился по земле. На закруглённых окончаниях крепился толстый деревянный брус, а на него укладывались для транспортировки брёвна. Так и служили волы тягловой силой, таща за собой по длиннющему бревну, которое людям было доставить не под силу. Перевозимые брёвна очень быстро утрамбовали наскоро проложенные дороги и отшлифовали их. Третья партия рабочих занималась собственно постройкой дома.

Иван Селевёрстов помаленьку участвовал в третьей группе, хотя в качестве постоянной обязанности вменили ему обустройство метеорологической станции. Иван же не упускал возможности знакомиться с плотницким делом и всё чаще и чаще брал в руки топор.