Вэчел Линдсей - Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

Когда же общество подвергало шулера каким-нибудь ограничениям, — как, например, в новом клубе «Головастик», заправилы которого не только отвергли его кандидатуру, но запретили ему даже показываться в стенах этого учреждения, — безропотность и скромность, проявляемая им в таких случаях, разоружала многих из числа его врагов, а в сторонниках распаляла совершенно фанатическую преданность. Шулер проводил строгое различие между собой и любым почтенным гражданином Ромпера, и это делалось столь неукоснительно и с такой откровенностью, что, по сути дела, его отношение к ним было не чем иным, как непрерывным широковещательным комплиментом.

Важно также отметить самое существенное в том положении, которое он занимал в Ромпере. Факты с неопровержимостью доказывали, что в делах, выходящих за пределы его ремесла, в отношениях, неизменно складывающихся между людьми, этот прожженный шулер проявлял величайшее великодушие, величайшую справедливость и нравственность, и случись ему тягаться со своими согражданами в вопросах морали, он посрамил бы девять десятых из них.

И вот сейчас он сидел в салуне за одним столиком с двумя крупными местными торговцами и окружным прокурором.

Швед стакан за стаканом пил неразбавлевное виски и все приставал к бармену, чтобы тот принял участие в его возлияниях.

Ну, выпьем! Что же вы? Ну, хоть рюмочку. Надо же мне отпраздновать свою победу, черт возьми! Как я его отлупил! Джентльмены! — крикнул он, обращаясь

к сидевшим за столиком. — Выпьем, джентльмены?

Ш-ш! — сказал бармен.

Четверо мужчин хоть и прислушивались к тому, что происходило у стойки, но делали вид, будто заняты разговором. Теперь один из них поднял глаза на шведа и коротко сказал:

— Спасибо. Не хотим.

Услышав это, швед по-петушиному выпятил грудь.

— Ах, вот как! — взорвался он. — Не желают составить мне компанию в этом городе? Вот как? Ну, ладно!

— Ш-ш! — сказал бармен.

— Вы мне рта не затыкайте! — огрызнулся швед. — Не на таковского напали. Я — джентльмен и хочу, что бы со мной выпили. Хочу, чтобы вот они со мной выпили. Сейчас, сию минуту. Понятно? — Он постучал по стойке костяшками пальцев.

За долгие годы, проведенные у стойки, бармен привык ко всему. Он только нахмурился.

Я не глухой.

Ах, не глухой? — не унимался швед. — Ну, тем лучше. Видите этих людей? Они со мной выпьют. Запомните мои слова. А теперь глядите, что будет.

Эй!крикнул бармен. — Стойте! Нельзя так!

Почему нельзя? — спросил швед. Гордым шагом он подошел к столику и, протянув руку, положил ее на плечо шулеру — первому, кто подвернулся. — Ну, что же

вы? — кипя от ярости проговорил он. — Ведь я приглашал вас выпить.

Не меняя позы, шулер повернул к нему голову и бросил через плечо:

Слушайте, любезнейший, я вас не знаю.

Подумаешь, важность! — ответил швед. Пошли выпьем.

Друг мой, — кротко проговорил шулер, — уберите руку и уходите и занимайтесь своими делами.

Шулер был маленький, щуплый, и странно было слышать, как он покровительственным тоном обращается к рослому шведу. Остальные трое молчали.

— Что? Не хочешь со мной выпить? Так я тебя заставлю, шут гороховый, заставлю!

Не помня себя, швед схватил шулера за горло и потащил его со стула. Остальные трое вскочили на ноги. Бармен выбежал из-за стойки. Началась авалка, и вдруг в руке шулера блеснуло длинное лезвие. Оно скользнуло вперед и с такой легкостью вошло в человеческое тело — в сосуд добродетели, мудрости, силы, — будто это была дыня. Швед рухнул, успев только дико, изумленно вскрикнуть. Почтенные торговцы и окружной прокурор, пятясь задом, в один миг выскочили из салуна. Бармен заметил это, когда пришел в себя и увидел, что стоит, цепляясь за спинку стула, и смотрит в глаза убийце.

— Генри, — сказал шулер, вытирая нож о полотенце, висевшее на поручне стойки, — объясни им, где меня найти. Я буду ждать их дома.

И он тоже исчез. Минутой позже бармен бежал по улице, взывая сквозь метель о помощи и, главное, о том, чтобы хоть кто-нибудь был рядом с ним.

Мертвый швед лежал в салуне один, уставившись в жуткую надпись поверх кассы: «Проверьте сумму ваших затрат».

Несколько месяцев спустя ковбой стоял возле плиты на маленькой ферме у границы Дакоты и жарил свинину, как вдруг невдалеке послышалось быстрое цоканье подков, и через две-три минуты на пороге его домика с газетами и письмами в руках появился Блэнк.

Знаешь? — сразу начал он. — Тому, кто убил шведа, дали три года тюрьмы. Немного, правда?

Три года? Тюрьмы? — Ковбой поднял сковородку с огня и задумался. — Три года. Это немного.

— Да. Приговор легкий, — сказал Блэнк, отстегивая шпоры. — Говорят, в Ромпере все были на его стороне. — Дурак бармен, — все так же задумчиво продолжал ковбой. — Если бы он вмешался с самого начала и огрел бы этого немца бутылкой по голове, ничего бы такого не случилось.

— Если бы да кабы, — сердито сказал Блэик. Ковбой снова поставил сковороду на плиту, но рассуждений своих не прекратил.

— Чудно, правда? Если б этот немец не сказал, что Джонни передернул, остался бы он жив и здоров. Болван он был. Ведь игра шла не на интерес, а просто так.

У него, наверно, не все дома были.

А мне жалжо этого шулера, — сказал Блэнк.

Конечно, жалко, — сказал ковбой. — Неправильно его осудили. Ведь смотря кого убьешь.

— Если б все было по-честному, шведа не убили бы.

— Не убили? — воскликнул ковбой. — Если бы все было по-честному? Да ведь он сказал, что Джонни передергивает, и уперся на этом, как осел. А в салуне? И в салуне полез на рожон. — Столь вескими доводами ковбой рассчитывал сразить Блэнка, но вместо этого привел его в бешенство.

— Дурак ты! — злобно крикнул Блэнк. — Ослиного упрямства в тебе в тысячу раз больше, чем в том шведе. Послушай, что я скажу. Нет, ты послушай! Джонни на самом деле передергивал!

— Джонни, — растерянно проговорил ковбой. Последовала пауза. Потом он отрезал: — Нет! Игра шла просто так, не на интерес!

— На интерес или просто так, это не важно, — ответил Блэнк. — Джонни передергивал. Я видел. Я знаю. Я все видел. И у меня не хватило духу сказать это. Я не заступился за шведа, и ему пришлось драться. А ты… ты распетушился и сам лез в драку. Старик Скалли тоже хорош! Мы все в этом виноваты! Несчастный шулер! Он тут не существительное, а что-то вроде прилагательного. Каждый содеянный грех — это грех совместный. Мы пятеро совместными усилиями убили этого шведа. Обычно в убийстве бывает замешано от десяти до сорока женщин, а тут во всем виноваты пятеро мужчин — ты, я, Джонни, старик Скалли и этот болван, этот несчастный шулер. Но он только завершил, только довел до высшей точки то, что подготавливалось раньше, а расплачиваться пришлось ему одному.