Константин Нефедьев - Могила Таме-Тунга

Сеньор Ногейро, которому передалось волнение Жоана, долго хлопал себя по карманам, разыскивая очки, только что бывшие у него на носу и почему-то оказавшиеся под бумагами, протер их большими пальцами и взял газету.

СМЕРТЬ ПОДЖИДАЛА В ХРАМЕ!

СОТЫЙ УБИЙЦА В РУКАХ ИНСПЕКТОРА МАТТИАСА!

СТРАСТЬ ПРОКАЖЕННОГО!

УБИЙЦА ПРЕДЛАГАЕТ ВЫКУП — ЗОЛОТО ВОЖДЯ ТАМЕ-ТУНГА!

УБИЙСТВО УБИЙЦЫ!

ИНСПЕКТОР МАТТИАС: «ЭТО ДЕЛО РУК КОММУНИСТОВ!»

Ниже помещалось следующее сообщение, набранное крупным шрифтом:

«Как мы уже сообщали, вчера утром во время воскресной мессы в храме святого Себастьяна было совершено убийство. Зять префекта муниципалитета, честный коммерсант, примерный католик и семьянин Марио Монтейра был убит ножом в спину.

Убийца задержан. Он назвался Фесталем Фалькони, уроженцем Сантарена.

Сегодня утром, когда убийцу вели по двору тюрьмы к полицейской машине, он упал замертво. Вскрытие показало, что смерть произошла моментально от сильнодействующего яда. Ведется следствие. Его ведет знаменитый детектив — инспектор Педру Маттиас. Он считает, что Фалькони отравлен русским коммунистом Гратшофым, накануне появившимся в городе».

Справа от этого сообщения были заверстаны три, одна над другой, фотографии. На верхней была изображена чета Монтейро, прогуливавшаяся под руку по набережной с видом преуспевающих и довольных жизнью людей из общества; оба стандартно-лощеные: он с усиками и бачками на маловыразительном нагловатом лице, она — с лицом увядающей красавицы с рекламы модного парикмахера.

Рядом с этой, по виду счастливой, улыбающейся парой, особенно страшен был оскал изуродованного, будто кричащего лица мертвого Фесталя.

Еще ниже была фотография Сергея Грачева. Несмотря на старания ретушера придать лицу Сергея зверское выражение, на читателя смотрело открытое русское лицо с добрыми глазами.

Четвертое фото — портрет самодовольного, надутого спесью инспектора Педру Маттиаса, — находилось рядом с интервью, которое он дал корреспонденту «Курьер Сантарена». Оно, это интервью, настолько интересно, что приводим его полностью:

«Убийство Марио Монтейра — сотое убийство в нашем городе за первые три месяца текущего года, которыми я занимался, — сказал вашему корреспонденту инспектор полиции Педру Маттиас. — Поверьте мне, старой полицейской ищейке. Это, так сказать, мое юбилейное дело выходит за рамки обычного убийства Убийца — Фесталь Фалькони, как назвал он себя, и у меня нет оснований опровергать это, — очень ловко, просто виртуозно метнул с хоров большой нож-наваху через весь храм и пронзил молящегося Марио Монтейра. Это, как установило следствие, произошло в тот самый момент, когда на наш город обрушился сильный шквал, причинивший на реке немало бед.

В суматохе, поднявшейся в храме, убийца легко мог бы скрыться, но он дождался моего прибытия на паперти храма и при моем приближении протянул вперед обе руки.

Случай, я сказал бы, из ряда вон выходящий. Обычно, прежде чем надеть наручники, мне приходится израсходовать две-три обоймы, а тут такая, я сказал бы, любезность со стороны преступника.

— Я — старая полицейская ищейка, — повторил инспектор Маттиас, — знаю, что такую любезность преступник оказывает полиции, когда он приперт к стене или же когда ему угрожает опасность быть линчеванным толпой. Но куда там! Все молящиеся при виде физиономии убийцы разбежались из храма. Значит, смекнул я, заметив, как Фалькони спокойно покуривает на паперти, надо ждать чего-то необычного. Так и случилось.

На допросе Фалькони держался спокойно, как и во время свиданий со знакомыми, по его словам, гражданами Сантарена, которых я пригласил для опознания личности преступника. Но никто из приглашенных его не опознал. И все же мое чутье, чутье старой полицейской ищейки, подсказывало, что он не лжет: он из Сантарена. Это подтвердилось во время свидания Фалькони со вдовой убитого.

То, что произошло на моих глазах, дает повод думать — здесь замешана какая-то любовная история. Возможно, Фалькони ревновал сеньору Симину к ее законному мужу. Такое бывает в жизни. В общем, когда она вошла и взглянула на убийцу мужа, то тут же закрыла лицо руками и, не выслушав даже моего вопроса, знает ли она преступника, воскликнула:

— Нет, нет, это не он!

Тогда Фалькони повалился к ее ногам.

— Симина! — закричал он так, что, наверно, было слышно в порту. — Ты не узнаешь меня? Это же я, я, твой Фесталь!

Но сеньора повернулась и в испуге выбежала из камеры.

Я понимаю сеньору: более безобразной и отвратительной физиономии, чем у Фалькони, думается, я не встречу и в аду, если туда попаду. Он был еще более страшен, даже жалок, когда тут же упал, стал рыдать и биться головой о пол с криками: «Симина, Симина, вернись!» Нам пришлось его связать и дать сильную дозу снотворного.

Сегодня рано утром меня разбудил телефон. Звонили из тюрьмы, просили немедленно приехать: меня срочно требовал Фалькони. Пришлось ехать — такова служба!

— Инспектор Маттиас, я знаю, что меня ожидает, — сказал Фалькони, не поздоровавшись. — Но я плюю и на виселицу и на ваше правосудие! Я подсуден только сам себе и никому больше! Но я в ваших руках, и прежде чем вы вздернете меня на веревку, должен обделать одно дельце. Слушайте, инспектор Маттиас, что я вам сейчас скажу, и если вы не круглый дурак, то можете стать богатейшим человеком Бразилии…

Все девяносто девять убийц, дела которых прошли через мои руки в этом году, а также и тысячи других за тридцать лет работы в полиции, именно и начинали сокровенный разговор со мной с подобных речей. Поэтому я резонно заметил Фалькони, что пытаться меня подкупить — дело безнадежное, я — верный слуга отечества, и не следовало подымать меня с постели чуть свет.

— Ну, так и останетесь куском идиота, — спокойно сказал Фалькони. — Вы послушайте хорошенько, что я вам предлагаю, а тогда дадите ответ. Сейчас вы отпускаете меня на свободу. Причину придумывайте сами. Затем вы берете отпуск на четыре месяца, добываете толику денег, подбираете себе в компанию верных парней, и мы отправляемся с вами к верховьям одного из притоков Шингу. Там я проведу вас по известному мне пути к могиле индейского вождя Таме-Тунга, где хранится богатейший клад. Только не забыть захватить автогенный аппарат, чтобы разрезать глыбы золота…

— А ослиного дерьма на лопате брать не надо? — съехидничал я, давая понять, что меня баснями не купить, но Фалькони, наверно, и не слышал.