Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)

— Всего пять, Дмитрий Николаевич!

— Ты довольно развит.

— Поднаторел в жизни, Дмитрий Николаевич. Читать люблю. Еще в госпитале пристрастился. Там хорошая библиотека была.

— У тебя есть книги?

— Как можно без книг… одному-то? Полный сундук. Набралось за десять лет.

— Покажи!

Я моментально спрыгнул с печки. Абакумов раскрыл большой самодельный сундук. Он оказался битком набит книгами. Одни были приобретены на факториях за песцовые и горностаевые меха; другие — в маленьких лавчонках на колесах в геологоразведочных партиях или таежных селениях; доставлены за те же меха «доброжелателями» вроде Кэулькута, бравшего у него мех за бесценок. Иные книги достались на глухих зимовьях—кто-то прочел и бросил в пути — или по завещанию, как завещал ему Евангелие монах.

Отец с интересом рассматривал книги. Я присел на корточки возле сундука. Мне тоже хотелось выбрать что-нибудь почитать.

Абакумоз, добродушно улыбаясь, довольный нашим интересом к его книгам, клал их одну за другой на стол. Так появилась в родственной близости «Страна Муравия» Твардовского, «Воскресение» Толстого, поэмы Пушкина, зачитанный томик записок Шерлока Холмса, «Арифметика» Малинина-Буренина… С десяток книг «Народного университета на дому» конца двадцатых годов, давно ставших библиографической редкостью… «Дон-Кихот», «Избранные трагедии» Шекспира. Первый том «Тихого Дона», шестой том «Истории России с древнейших времен» Соловьева, дореволюционного издания, еще с твердым знаком и буквой «ять». Несколько романов Мамина-Сибиряка— приложения к «Ниве» (у бабушки, я видел, хранились такие же). «Спутники» Пановой, «Северные рассказы» Джека Лондона, популярные лекции по астрономии, сельскохозяйственные брошюры и, наконец, к моей великой радости, «Всемирный следопыт» за 1927 год. Я сразу схватил его и полез на печку.

Отец задумчиво просматривал эти читаные-перечитаные в долгие полярные ночи книги. Случайный подбор, как случайна вся жизнь этого непутевого человека.

И я вдруг подумал, что главное в жизни — никогда не идти по воле случая, как бы ни был соблазнителен его зов. Своя цель должна быть у человека, и эта цель может быть только одна: осуществление заветной мечты. К а-к а я это мечта, уж зависит от самого человека. У хорошего человека и мечта хорошая.

Отец сказал Абакумову:

— Что ж, лучше одну книгу прочесть со вниманием, чем тысячи поверхностно. Важно не сколько, а как! — и взялся за «Историю России».

Польщенный его словами, Алексей Харитонович сел у приемника и стал слушать концерт из Колонного зала Дома союзов. Я там бывал не раз…

На другой день, только что Абакумов сделал отцу перевязку, услышали мы шум мотора, и вертолет опустился прямо в огороде.

Я выбежал как был, не одевшись, и попал в объятия Ермака, а потом Ангелины Ефимовны и Вали.

— Ты простудишься! — закричала мне строго тетя Геля.

В избе обе женщины начали плакать и обнимать отца.

— Мы думали уже, что вы с Колей погибли! — сказала Валя со слезами, но тут же начала громко смеяться от радости.

Оказалось, что Ермак, возвращаясь после вынужденной посадки, приземлился на леднике и понял, что мы ушли домой. Когда на плато нас не оказалось, радость за благополучное возвращение Ермака быстро сменилась беспокойством за нашу судьбу. Что они перечувствовали в уютных домах во время пурги, по их словам, «не поддается описанию». Искать было бесполезно в такой кромешной тьме. Кучеринер попыталась успокоить всех, заявив, что Черкасов опытный полярник и несомненно пережидает метель где-нибудь в сугробе в одном спальном мешке с сыном.

В общем, все ужасно волновались, только и разговоров было, как мы переносим эту пургу и где. Гарри Боцманов расстраивался чуть ли не больше всех. Он сказал, что искренне полюбил начальника. «А мальчишка еще лучше! Если такие люди начнут замерзать в снегу, то что это будет!»

Едва приутихла пурга, Кэулькут отпросился у Ангелины Ефимовны «поискать за Ыйдыгой», и, хотя было мало шансов, что мы попадем в ту сторону, она разрешила. Как Кэулькут нас «искал», уже известно. Но это неважно, главное, что он нас нашел, о чем и возвестил торжественно и во всеуслышание на полярной станции.

Выслушав отчет Кучеринер, отец сурово осведомился у Вали, почему она оставила метеовахту.

— Я же почти никогда не отлучаюсь с плато, — досадливо возразила Валя, — мне просто захотелось прокатиться на вертолете, а…

— А вахта? — заорал отец.

— Там за меня Женя. Ангелина Ефимовна предлагала ему-даже просила — сопутствовать ей, но он наотрез отказался.

— А-а… Чаю хотите? Алексей Харитонович, напоите же гостей чаем!

Абакумов бросился кипятить чай. Отец лежал на топчане и, видимо, стеснялся своего заросшего лица. Гости сели у постели полукругом, а я стоял в ногах, так как сесть уже было не на что.

— Что же с вами случилось? — спросила Ангелина Ефимовна.

Отец рассказал коротко. Меня прямо подмывало рассказать самому, и я даже позволил себе несколько раз перебить его и поправить.

— Дайте Коле слово, — попросил Ермак.

Отец махнул рукой, что я счел за знак согласия и тут же рассказал обо всем подробно. А так как Абакумов как раз пошел доить оленей, чтобы угостить желающих парным молоком, то я рассказал и о нем.

— Эт-то страшно! — с ужасом произнесла Ангелина Ефимовна.

Она всегда произносит с ударением на первом слове: «Эт-то страшно!» А Валя даже побледнела: «Несчастный человек!» Так как Абакумов все не возвращался, то папа рассказал про его жизнь. И Ангелина Ефимовна еще раз, но уже с другим выражением в голосе, сказала: «Эт-то страшно!»

Вошел Алексей Харитонович, и все стали обсуждать папино падение в расщелину.

— Надо немедля вызвать врача! — предложила Кучеринер.

— Можно вызвать по радио хирурга из Магадана, — заметил Ермак.

— Ничего не надо, — поспешно возразил отец. — Алексей Харитонович очень удачно выправил мне бедро. Теперь нужен лишь покой, и все пройдет. Придется мне здесь пожить.

— Но как же без врача? — удивилась Ангелина Ефимовна,

— Свой костоправ есть, — засмеялся отец и переменил разговор: — Вы привезли мне бритву, Ермак? Я просил в письме.

— Вот она… — Пилот передал бритву, мыло, полотенце, белье.

Я заметил, что у него отморожена часть щеки, — синее пятнышко величиной с пятак. И вообще Ермак казался каким-то расстроенным. Я почему-то подумал, что, пожалуй, для мужчины он невысокого роста. Валя была выше.

— Почту привез… — сказал пилот и, с сомнением взглянув на Ангелину Ефимовну — та отвернулась, — передал отцу пачку писем, газет и журналов.

Письма были больше деловые, а также от коллег-ученых; одно письмо для меня, от бабушки. Мама совсем не написала нам, наверное, было некогда — театр уже забрал ее целиком. Все-таки она могла бы написать хоть две строчки, что скучает и любит. Наверное, так подумал и папа, потому что по лицу его словно тень прошла.