Владимир Корчагин - Конец легенды

Как необыкновенно хороша, как трогательно беззащитна была она в эту минуту! Денис отвел в сторону пышное облако волос и коснулся губами щеки девушки. Норма вздрогнула, склонилась еще ниже.

– Но вы придете? Придете? – услышал он ее прерывистый шепот.

– Да, я приду к вам, Норма. Завтра же утром. Что бы ни случилось.

– Я буду ждать вас. Очень. Очень! А пока возьмите, пожалуйста, вот это, – она сняла с себя цепочку с крестиком и, расстегнув ворот рубахи Дениса, быстро надела ему на шею.

– Что вы Норма, зачем это?

– Нужно, Денис. Я очень боюсь за вас. Ведь этот немец… Это ужасный человек! Он способен на все. А этот крестик, его дала мне еще мама…

– Но я не верю в это…

– Не буду вас разубеждать, этого никто не знает наверное. Однако я должна что-то сделать для вас. А ничего другого… Оставьте это ради меня, Денис!

– Хорошо, я оставлю, но…

– Не надо, Денис, не говорите больше ничего, идите. И не рассказывайте им обо мне. Я не хочу, чтобы Эвелина…

– Я никому ничего не скажу.

Она взяла обе его руки, сжала в своих ладонях.

– Я так боюсь за вас! Берегите себя, Денис. И приходите пораньше. Пожалуйста… – Норма постаралась улыбнуться, но в глазах ее блеснули слезы.

От Нормы Денис шел как во сне, снова и снова перебирая в памяти все детали этого необыкновенного дня. Глаза девушки, черты ее лица, улыбка, слезы, ее то прерывающийся от рыданий, то звенящий от восторга голос, вся она, переполненная тревогой, ожиданием, счастьем, не покидала его ни на минуту. И лишь подойдя к самой скале, вспомнил он о заботах, приведших его сюда: больном матросе, открыто враждебном отношении к нему Курта, совершенно неприспособленной к невзгодам Эвелине, должно быть, не евшей со вчерашнего дня. Как они все там? Мысли, одна тревожнее другой, вмиг оттеснили счастливые воспоминания.

Каково же было удивление Дениса, когда он увидел прямо-таки идиллическую картину: оба немца, Курт и матрос, сидели бок о бок на куче валежника, у шалашей, и были до такой степени поглощены каким-то приятным для обоих разговором, что даже не заметили прихода Дениса.

Вот так сюрприз! У Дениса словно гора свалилась с плеч.

– Алло, Курт, хватит вам болтать, иди помоги соорудить вертел.

– Вертел? – Курт жадно впился глазами в принесенную дичь. – О, птички! – он мигом подскочил к костру. – II даже выпотрошенные! Давно пора им было пожаловать сюда! А вертел мы мигом! Вот Ганс вобьет сейчас две рогатины, – он что-то быстро сказал моряку по-немецки. – А я ошкурю эту жердочку.

Больше Денису не пришлось говорить ни слова. Оба немца словно всю жизнь только и занимались приготовлением дичи. Через несколько минут в воздухе поплыл аппетитнейший аромат поджариваемого мяса.

Денис подошел к шалашу журналистки.

– Мисс Эвелина, как вы себя чувствуете? Пора готовиться к ужину.

– Я слышу, м-р Крымов, – Эвелина вышла из шалаша, окинула Дениса быстрым взглядом. – Вы сделали новое приятное открытие?

– То есть? Почему вы так решили?

– Потому что вы совсем не умеете управлять своим лицом, и оно сияет так, словно вам по крайней мере посчастливилось выиграть на скачках.

– Вы скажете, мисс Эвелина! – деланно рассмеялся Денис, поспешно запахивая ворот рубашки. – А скачки, кстати говоря, меня никогда не интересовали.

– Жаль! – коротко бросила американка. – Там вы могли бы кое-чему научиться.

– Чему же, например?

– Хотя бы умению отличать истинных призеров от подставных.

– Браво, мисс Эвелина! – осклабился Курт. – Уж вы, конечно, не ошиблись бы в делах такого рода. А кстати, Крымов, где ты в самом деле пропадаешь целыми днями, что ищешь здесь, на острове?

– Он ищет золото,- усмехнулась журналистка.

– Золото?! – Курт перестал даже поворачивать вертел с дичью.

– А почему бы и нет? – спокойно ответил Денис.- На таких островах, как я слышал, пираты любили прятать награбленные сокровища. А так как наш остров не стоит на месте, то вернуться к нему и забрать эти сокровища они естественно не могли.

– А ты не шутишь?

– М-р Крымов никогда не шутит,- снова усмехнулась Эвелина.

– Но если ты найдешь такой клад, то ведь и мы с тобой… К тому же, остров мой. Нет, я не претендую, конечно, на все золото, но какую-то долю…

– Будьте покойны, Курт, Крымов человек не жадный, – продолжала подтрунивать журналистка, явно намекая на какую-то оплошность Дениса. Но он упорно старался избегать ее многозначительных взглядов. Зато Курт, торопливо пересказывая что-то Гансу по-немецки, казалось, готов был просверлить американку глазами.

Наконец журналистка не выдержала.

– А вам не кажется, что не совсем прилично говорить в обществе на языке, который не всем понятен?

– Нам это кажется, дражайшая Эвелина, – ответил Курт. – Но Ганс не знает вашего универсальнейшего английского языка. Что же ему молчать, как рыбе?

– А Ганс и без того молчит. Говорите только вы.

– Не будем ссориться по пустякам, – остановил их Денис. – Присаживайтесь к костру, птица, должно быть, готова.

Эвелина холодно поблагодарила его и за всё время ужина не произнесла больше ни слова. Зато Курт и Ганс болтали теперь без умолку и словно состязались в том, кто больше съест. Можно было только поражаться, с какой ловкостью работали они руками и челюстями. После Ганса не оставалось даже костей.

Наконец с дичью было покончено. Журналистка встала.

– Вы не хотите пройтись, м-р Крымов?

– Я столько исходил сегодня…

– А я засиделась здесь. Может, составите мне компанию?

– Но ведь уже вечер.

– Вы что, боитесь темноты? – Эвелина незаметно указала глазами на немцев.

Денис понимающе кивнул, постарался придать голосу игривый тон.

– Кто же боится темноты на прогулке с девушкой, мисс Эвелина?

– О, вы начинаете подавать надежды, м-р Крымов! – рассмеялась журналистка, подделываясь под его тон. – Но я рассчитываю вернуться до темноты в лагерь.

Они спустились к океану и направились в сторону Китового мыса. Там, неподалеку от скалы возвышалась над водой небольшая закрытая со всех сторон терраска, на которой лежала поваленная ветром лесина. Эвелина опустилась на нее, жестом пригласила сесть Дениса.

– Так у вас, в самом деле, нет новостей?

Нет, я же сказал.

– Тогда я должна «обрадовать» вас кое-чем. Боюсь, вам придется все-таки пожалеть о том, что привели этого второго немца. Я немного знаю немецкий. А наши молодцы, не подозревая об этом, говорили так, что я могла их слышать даже в своем шалаше.

– О чем же они говорили?

– О великой Германии, о боевом немецком духе, об избранной арийской расе. Обычный фашистский бред. Но кое-что в их болтовне заставило меня насторожиться. Этот Ганс совсем, оказывается, не матрос и вообще не моряк, а какой-то проходимец-авантюрист, по которому давно плачут тюрьмы.