Иван Новожилов - Королевский гамбит

В избе, куда доставили задержанных, было душно. Клубы табачного дыма вздымались под потолок. На широкой скамейке у окна понуро сидели люди.

Из-за дощатой перегородки выскочил полицейский офицер и замахал руками.

— А-а-а… Комиссар! Партизан! Коммунист! — кричал он зло. — Запоешь у меня Лазаря, запоешь!

Он бранился исступленно. Дело принимало серьезный оборот. Михаил украдкой провел ребром ладони себе по шее. “Капут!”

Офицер плюхнулся на стул под большим в рост портретом Гитлера.

Допрос начал с Николая (Михаила вывели в сени).

— Откуда?

— Заключенные мы. Немецкая армия освободила из тюрьмы. Потянуло к родным в Полоцк. Да и работу там найти легче.

— Перестаньте врать! С такими штучками, — он кивнул на пистолет, — заключенные не ходят. Говори правду. Где партизанский отряд?

У Николая вдруг появилось желание развернуться пошире и влепить в физиономию гитлеровца увесистую оплеуху. Терпение офицера истощилось, он вскочил, ударом сапога отшвырнул стул и начал волосатым кулаком выписывать перед носом Полянского всевозможные выкрутасы. “Ох, и угостил бы я тебя, — думал в это время Николай, — такую бы блямбу отпустил в рассрочку, как тому обер-лейтенанту”.

Не добившись ни слова, офицер взялся за обработку Токарева. Допрос длился всего несколько минут. Даже из сеней Николаю были слышны крик, шум, удары. Дверь открылась. Появились раскрасневшийся Михаил и автоматчики.

Пленников вывели в огород, сунули в руки по лопате и показали на ряд свеженасыпанных холмиков.

— Ройте! Глубже. Как вы поете? — заметил один из конвоиров: — “Отряд коммунаров сражался…” Землю вы просили, я вам землю дал, а волю на небе ищите…

У Михаила затрепетало, забилось сердце. Немец и не подозревал, что именно о небе думал он сейчас. Небо, широкое, лазурное, ласкало яркими лучами летчика, копающего могилу, и звало, звало его в необъятные свои просторы.

Николай покосился в сторону автоматчиков.

— До трех, что ли? — спросил он громко.

— Давай! Все равно, — понял Михаил.

— Оставить разговоры!

Они поддели по лопате. Первая… вторая… третья… И вот лопаты, словно мечи, со свистом рассекли воздух и обрушились на головы конвоиров. Схватив автомат у повалившегося к его ногам немца, Николай щелкнул предохранителем.

— Забирай оружие! — крикнул он Токареву. Справа у околицы вдруг застучал пулемет.

Это был наш, русский “Максим”. Его басовитая скороговорка взбудоражила немцев. В селе поднялась суматоха. Воспользовавшись ею, друзья перемахнули прясло и устремились к лесу.

— Матильда, вы должны узнать Сарычева поближе. Постарайтесь проникнуть в его замыслы, раскрыть его перед нами, как на ладони, — говорил оберст фон Штауберг белокурой немке с миловидным лицом. Она сидела в удобном полужестком кресле, закинув нога на ногу, вздернув выше колен узкую с разрезом на боку юбку.

Фон Штауберг ловил себя на том, что любуется ее обворожительными ножками. Матильда была красива. Слегка удлиненное лицо с бархатистой кожей, миндалевидные глаза с темными ресницами, рот с трепетными, чуть подкрашенными губами, — нравились даже ему, в подробностях знавшему биографию Матильды Фогель — хитрой и нахальной авантюристки. Душистая сигарета дымилась в тонких пальцах Матильды. Слушая оберста, женщина иногда кивала головой, и белокурые локоны, искусно уложенные парикмахером, каждый раз ниспадали на высокий лоб.

— Майор Сарычев прибыл в школу Крафта две недели назад, — говорил фон Штауберг. — Агентура за линией фронта уже проверила его. Здесь он ведет себя безупречно во всех отношениях. Эта информация только для вас, фрейлейн Фогель. И — тоже только для вас — по всей вероятности, мы используем его не как обычного диверсанта. Люди в таких чинах очень дороги абверу. О Сарычеве знает адмирал. Мы с вами должны сделать все, чтобы заполучить этого майора, как говорят в России, с потрохами. Вы будете находиться в Риге. Постарайтесь без промедлений познакомиться с ним ну, скажем… скажем, в каком-нибудь ресторане, либо кафе. Я попрошу Крафта отпустить его в город, а Левченко приведет его в кафе… “Рим”. Это его излюбленное место… Вы, я надеюсь, успешно справитесь с новой ролью, — оберст поднялся за столом.

Матильда продолжала дымить сигаретой.

— Есть какие-нибудь вопросы?

— Охота на этого русского потребует большего искусства, чем обольщение французского военного атташе. Оно, кстати, принесло славу не только мне, но и вам. — Матильда верила в свою счастливую звезду. Она была убеждена в силе женских чар, которым подвластны все мужчины. Разница, по ее мнению, заключалась лишь во времени: одни дольше противостоят женским чарам, другие поддаются им сразу. Обдумывая вопрос оберста, Матильда заботилась о том, чтобы в любом случае это обернулось для нее выгодой, принесло доход. — Не предстану же я перед этим русским нищей.

— Итак, Матильда… — резюмировал фон Штауберг. — Мы с вами обо всем договорились? А деньги? Я дал указание перечислить их на ваш счет в банке. Сарычева видели?

Фогель опять едва заметным кивком головы живописно разбросала локоны.

— У меня создалось впечатление, что русский майор — мужественный человек. Ужасные шрамы вовсе не безобразят его. До ранения он был видным мужчиной. Впрочем, он и сейчас превосходен. При взгляде на него я вспомнила бесстрашных тевтонских рыцарей. Те тоже носили свои шрамы молча и с достоинством…

— Прошу прощения, Матильда…

Фон Штауберг вежливо проводил гостью до дверей, вернулся к столу и нажал кнопку звонка.

— Крафт информировал вас о своих делах? — спросил он у появившегося адъютанта.

Вопрос не был праздным. Оберст последнее время не выпускал из-под своей опеки диверсионную школу и ее начальника.

Гауптман Крафт стал слишком подозрителен. После провала в Англии, где он весьма неудачно пытался проникнуть на один из военных объектов, и конфуза во Франции, откуда его вынуждены были отозвать, Крафт оказался не у дел. Только заступничество фон Штауберга помогло ему отделаться переводом на Восточный фронт. С тех пор, как гауптман попал сюда, чувство страха преследовало его всюду. Крафту казалось, что за каждым шагом его кто-то пристально наблюдает, следит неотступно, настойчиво. Тайный страх будил гауптмана среди ночи, заставлял вздрагивать от малейшего шороха, озираться и даже в безобидной темной складке портьер видеть притаившегося врага. Страх толкал на самообслуживание- наливать в графин воду, присутствовать на кухне, когда готовили пищу.