Георгий Марков - Болгария - В поисках цезия

— Здорово ведешь, черт, но смотри не угробь нас!

Уставший от продолжительного дежурства Васильев откинулся на сиденье и лениво глядел по сторонам. Весь день он провел в больнице. Главный хирург старался как можно больше держать его около себя. Васильеву льстило вни­мание Попова: очень немногие врачи пользова­лись доверием доктора. Знаменитый хирург придирчиво относился к окружающим. С каждой новой операцией росло у молодого врача вос­хищение учителем, его удивительным талантом. Все в больнице нравилось Васильеву, и он счи­тал ее своим домом, частью своей жизни. Сколько волнений, сколько тревожных часов и беспокой­ных ночей пережил он в этом доме, где жизнь вела упорную борьбу со смертью...

Но не только работа привязывала молодого врача к больнице. Медсестра Антонова! И сей­час, по дороге на аэродром, Васильев досадовал, что не пригласил Антонову поехать вместе с ним и должен был терпеть компанию неприятного ему Симанского.

Машина остановилась у низкого продолговатого здания. К ним подошел человек в черном плаще.

— Из больницы?

— Да.

— Документы!

Они протянули свои бумаги.

— Самолет прибыл, товарищи. Вон он там! Летчик прямо герой! — с восхищением говорил человек в плаще.— В такую погоду немногие решились бы лететь!

Васильев и Симанский пошли к зданию.

В комнате, куда они вошли, был только один человек. Перед ним на столе лежал небольшой сверток в станиолевой обложке.

Симанский попробовал поднять его.

— Ого, какой тяжелый! — воскликнул он.— Упаковка, наверное, из свинца.

— Вам придется подождать минут десять, чтобы выполнить кое-какие формальности,— извинился служащий.— Мой коллега пошел оформить получение.

— Но мы не можем терять время,— напомнил Симанский.— Речь идет о человеческой жизни!

— Тогда пусть один из вас останется, а дру­гой едет, если вы так спешите,— примирительно сказал служащий.

— Я возьму посылку, а вы, Симанский, оформите получение,— сказал Васильев.

— Конечно,— сразу же согласился Симанский,— поезжайте. Увидимся в больнице. Я же говорил, что спутник необходим!..

Через пятнадцать минут машина снова была в центре города. Улицы совсем обезлюдели, хотя дождь несколько утих. Искусно маневри­руя, шофер довел машину до главной улицы, которая вела к больнице. Машина мчалась уже с меньшей скоростью.

Вдруг шофер резко затормозил. Сильный тол­чок бросил Васильева вперед. На машину чуть не налетел грузовик. Только благодаря отлич­ным тормозам удалось избежать катастрофы.

— Идиоты! — ударившись лбом о ветровое стекло, закричал шофер и обернулся к Василь­еву:— Как вы, доктор?

— Ничего,— сквозь зубы ответил Васильев.— Сможем ли ехать дальше?

— Подождите, я их...— шофер выскочил из машины.

— Остановитесь! Эй! Дикари! — закричал он вслед грузовику, но тот сделал резкий пово­рот, увеличил скорость и исчез в темноте.

Шофер еще раз выругался и вернулся к ма­шине.

— Хоть бы номер заметили!

— Я успел увидеть только две последние цифры — «32»,— сказал Васильев, который наблюдал через окно за удалявшимся грузовиком.

Они тронулись в путь.

Только теперь врач почувствовал, как больно ему левую руку. При свете уличного фонаря он увидел, что по руке течет кровь. Боль станови­лась нестерпимой, но он стиснул зубы и молчал.

Ослепительный свет операционной утомлял глаза, не привыкшие к такому освещению. Старшая хирургическая сестра быстро заканчи­вала последние приготовления к операции,

В это время в соседней комнате—процедур­ной — доктор Попов и доктор Васильев разгля­дывали полученный из Советского Союза це­зий — четыре тонкие синеватые проволочки в четырех стеклянных пробирках. Все они были уложены в тяжелую свинцовую коробку.

— Радиоактивный цезий! Сейчас он выделяет электроны, альфа-частицы и гамма-лучи. Нам необходимы гамма-лучи. Их концентрация в этих проволочках невелика, иначе они были бы смертельно опасны для любой живой ткани, и ни я, ни вы не наблюдали бы их с таким спо­койствием,— объяснял главный хирург.

Васильев молча слушал. Рука у него сильно болела. Но разве можно говорить об этом док­тору Попову сейчас, перед такой тяжелом опе­рацией? Он решил молчать. К тому же его занимало совсем другое. Проходя через перевязочную, он услышал, как Симанский говорил Антоновой:

— Мария, все будет очень просто! Она ответила:

— Я боюсь! Тогда он сказал:

— Мне кажется, тебе не нужно напоминать...

Что «напоминать», Васильев уже не слышал.

Наверное, он не обратил бы на это внимания, если бы час назад Симанский не сказал ему, что он не знаком с Антоновой. Выходит, они давно и хорошо знают друг друга.

«Может быть, они любят друг друга, и ей неудобно признаться мне в этом. Ведь как-никак я ее начальник! Но все равно, она должна была сказать мне...» — подумал он и поспешил уйти. Он ненавидел подслушивание.

Васильеву было тяжело. Он любит Марию, так привязан к ней, они уже объяснились, и он верил ей, но сейчас...

— Как быстро развивается наука! — продол­жал Попов.— Десять лет назад мы мало знали о мозговых процессах, у нас не было специали-18

стов в области трепанации черепа, медицинская техника была крайне примитивной, а теперь мы применяем радиоактивные вещества, продолжи­тельное лечение с помощью кобальта, плутония и еще более эффективное — с помощью цезия и стронция. Наша сегодняшняя операция имеет серьезное научное значение. Не хвастаясь, можно сказать, что результат ее будет вкладом в ми­ровую науку... Профессора нужно спасти! Нужно!

Он испытующе взглянул на Васильева и про­должал:

— Родованов — большой ученый. Насколько я знаю, он работал над стимуляцией заживления ран. Это открытие огромного значения! Рана зарастает значительно быстрее... Как вы дума­ете, нужно его спасти, а? — главный хирург хотел пошутить, но Васильев почувствовал вол­нение, притаившееся за его спокойствием и уве­ренностью.

— Пошли!

Войдя в палату, они увидели Симанского, ко­торый склонился над больным. Лицо его каза­лось испуганным.

— Доктор, он умирает, доктор! — биолог по-женски беспомощно развел руками. Из-под очков неспокойно блестели его зеленоватые глаза.— Вы знаете, кого мы теряем, какие вели­кие тайны скрыты в этой голове! Мы стояли на пороге самого выдающегося открытия...

— Я уважаю талант профессора и его заслуги перед наукой, но незачем хныкать,— хладно­кровно заметил Попов.

С раздражением глядя на биолога, Васильев думал: «Как может Антонова любить такого человека! Это же тряпка!»

— Я не хнычу,— произнес Симанский с чув­ством ущемленного достоинства.— Но это чело­век, которому я обязан всем, и я не могу хладнокровно...

— Выпейте воды! — прервал Попов и повер­нулся к нему спиной.