Владимир Саксонов - Искатель. 1963. Выпуск №2

Один и тот же результат.

Какой-то замкнутый порочный круг.

Талаев снова взялся за работы русских и иностранных микробиологов, которые хоть в какой-то мере занимались биологической борьбой с насекомыми. Во всех трудах повторялась та же история: находка возбудителя болезни, неоспоримые доказательства заразительности — и провал.

Выходит, либо это действительно тупик, либо во всех работах отсутствует нужная методика искусственного воспроизведения эпизоотии.

А этот американец, Штейн? Прошло три года, а больше о его опытах не писали. Вероятно, и он столкнулся с трудностями…

«Послушай, — сказал сам себе Талаев, — но ведь… Ведь надо уметь не только давать ценные советы другим, но и самому пользоваться ими! Болдырев тоже жаловался на невозможность массового искусственного воспроизведения наездников. Однажды я, помнится, сказал: «Может быть, следует искать причины в естественных преградах, в условиях». Условия!»

Резкий звонок заставил Талаева вздрогнуть. Заливался будильник. Пора было вставать — идти в университет.

Василий Петрович прошел в ванную, принял холодный душ, побрился.

— Условия, условия… — негромко приговаривал он, намыливая щеки. — Однако если эпидемиология — наука о возникновении, течении и угасании эпидемий — имеет крупные достижения, то об эпизоотиях у насекомых работ почти нет… Это так. Что ж, посмотрим все, что есть про эпидемии.

Боль ударила, будто молния расколола грудь. В сознании мелькнуло: «Это конец?..»

И потом, когда ощущение жизни вернулось, когда он почувствовал свой первый после темного провала вздох, самым мучительным была невозможность точно вспомнить, успел он произнести фразу: «Это конец?», или она была лишь чувством, а не словами.

Боль остыла, но по-прежнему ясно и ощутимо существовала в груди, подобно охладившейся стали.

Он не мог пошевельнуться, ни двинуться без того, чтобы не почувствовать себя пригвожденным к постели.

Приходили и уходили врачи. В комнате рядом поставили раскладушку для медсестры, которая должна была дежурить круглые сутки. Но все, что происходило в квартире, словно не касалось Василия Петровича, проплывало мимо его сознания, было то ли привычным, то ли безразличным.

Бесшумно появлялась домработница Мотя, ровесница Василия Петровича, бодрая, худощавая старушка. Она ходила по квартире со старомодной, сделанной из разноцветных перьев метелкой для сметания пыли. И пока она молча бродила по комнате, которая была и спальней и кабинетом, Василий Петрович будто не замечал ее. Ему не хотелось ни двигаться, ни разговаривать.

Но однажды он заметил, что Мотя ступает по комнате бесшумно. И что его удивило — она очень осторожно, часто оглядываясь на него, подбиралась к письменному столу. Он не сразу понял, в чем дело, но когда Мотя дотронулась цветными перьями до бумаг, а потом хотела собрать их, чего обычно не делала, Василий Петрович остановил ее.

— Это почему ж не трогать? — удивилась Мотя.

— Не надо трогать…

— В доме больного хозяин — врач!

— Если вы тронете бумаги — я встану.

Мотя испуганно замахала руками и вышла из комнаты. В гостиной послышалось шушуканье. Потом к Василию Петровичу подошел Иван Иванович — врач, уже много лет лечивший семью Талаевых.

Иван Иванович, как и Василий Петрович, был сыном ссыльного поселенца. Когда-то, в начале века, их отцы дружили, а сами они играли вместе еще мальчишками. Еще когда Иван Иванович учился, ему сказали, что он похож на Чехова, и с тех пор он, стараясь не нарушить этого сходства, носил бородку и пенсне.

Подойдя к тахте, Иван Иванович присел на край и, заправив за ухо шнурок, сказал:

— Вот что, Василий Петрович, тебе нельзя работать.

— Знаю.

— Тебе надо навсегда распроститься с шелкопрядом. В тайгу ты больше не ходок.

— Послушай, Иван Иванович, шелкопряд — единственное дело моей жизни, которое я всенепременнейше хочу довести до конца. Понимаешь?

— Я уверен, что оно доведет тебя до конца скорее. Я не таю это от тебя. С инфарктом шутки плохи.

— Но все бумаги со стола ты перенесешь на тумбочку у тахты. Я тоже не хочу играть в прятки.

Врач пожал плечами и перенес бумаги.

— Да, послушай, Иван Иванович, тебя можно попросить не как доктора, а как приятеля об одном одолжении?

— Проси.

— Будь добр, принеси мне работы Заболотного. Особенно мне нужна его статья «Угасание эпидемии».

Иван Иванович рассердился, но статью отыскал и принес. Талаев прочитал ее. А в другой раз, пока доктор готовил шприц для инъекции, Василий Петрович начал разговор:

— Лучшее лечение — это работа.

Доктор посмотрел на приятно взволнованное лицо Талаева и ничего не сказал.

— Конечно, до сих пор никому и в голову не приходило разделять первичное заражение от вторичного.

— Почему же? — удивился доктор. — При возникновении эпидемий это главное. Если исключить вторичное инфицирование, то и эпидемии не будет. Для этого проводят дезинфекцию, отделяют больных от здоровых — основные правила санитарии. В городе, например, бывают случаи брюшного тифа, дизентерии, скарлатины. Но больного вовремя изолируют от окружающих, и он не становится источником заражения — вторичного инфицирования.

— Однако окружающие могут в этом случае быть бациллоносителями? Они остаются здоровыми, а в то же время в их организме есть микробы этой болезни? — спросил Талаев.

— Безусловно. Да у любого здорового человека в организме есть болезнетворные микробы. Причем самых заразительных, самых кошмарных болезней.

— Так почему же человек не заболевает? — Василий Петрович приподнялся с подушки.

— Э, если вы так будете реагировать на разговоры, я замолчу.

— Хорошо. Не буду реагировать. Потом, я ведь имею в виду не людей, а насекомых. Среди них тоже имеются здоровые бациллоносители… А почему люди не заболевают?

— Они здоровы, крепки. Не поддаются болезни. Про ваших насекомых не знаю, — сердито сказал Иван Иванович. — И, кстати, вам нельзя много разговаривать.

Василий Петрович замолчал. Он думал о том, что при всей современной скрупулезной специализации науки и каждого ее отдела ученому невозможно, немыслимо быть узким специалистом. Всегда смежные области в чем-то обгоняют, уходят вперед, добиваются результатов, пусть противоположных по смыслу той работе, которую ведешь, но знание этих решений нужно непременно.

Вероятно, успешная работа ученого всегда связана с широтой его взглядов. «Может быть, мне стали необходимыми знания из соседних областей потому, что тема касается сразу трех дисциплин: микробиологии, энтомологии и эпидемиологии? Впрочем, трудно найти практическую проблему, не затрагивающую смежных наук. Но я отвлекся», — остановил себя Талаев.