Андрей Бондаренко - Логово льва

Мэри, сполоснув в речной воде кружки из-под чая, присела у костра напротив Банкина, поинтересовалась, внимательно разглядывая его лицо:

— Извините, Гена, а кто вы по национальности? Турок, азербайджанец, армянин?

Гешка широко улыбнулся в ответ:

— Да какой из меня турок, в роду все русские были, кроме прабабки. Вот она-то — чистокровная персиянка. Её мой прадедушка в качестве трофея привез с войны какой-то, при царе ещё. Но какая кровь оказалась сильная! У всех Банкиных, рожденных после этого дела, носищи — как груши большие, да и щёки выпирают, будто за каждой спрятано по спелому грецкому ореху…

Ник тоже решил полюбопытствовать немного:

— Мэри, а что у вас тогда случилось — на морском берегу? За что вы бедного, пожилого и совсем безобидного саама ударили так сильно по голове? И чем это таким белоснежным вы ему потом перевязали разбитую голову?

Девушка засмущалась, голову опустила к земле, рыжий ёжик своих волос, словно защищаясь, направила в сторону Ника. Но всё же ответила чуть слышно:

— Он мне карабин не хотел отдавать. Всё твердил, что женщина не должна прикасаться к оружию. Обычай, мол, такой. А сам стрелять боялся, потому что уже старый, глаза видят плохо. Боялся в вас попасть. Пришлось его камнем чуть-чуть ударить по голове. Чем перевязала? Вы же мне денег оставили много. А я за два года лагерей отвыкла от всего. Тут же пошла в магазин и накупила всякого разного, и хорошее нижнее бельё — тоже. Всё сразу на себя надела. Шелковую ночную сорочку в том числе. А у старика кровь пошла сильно, я испугалась. После уже испугалась, когда попала в верёвку. Отошла за большой камень, чтобы не видел никто. Юбку немного приподняла и весь подол ночной сорочки изорвала на бинты. Вот.

Судя по глазам Банкина, он многое бы отдал, чтобы полюбоваться этой пикантной картиной…

Уже под вечер полуторка въехала в Ловозеро и остановилась около совсем новой избы-пятистенка.

С востока от поселения в безоблачное голубое небо поднималась, изогнувшись пологой дугой, широкая полоса вонючего серого дыма.

— Это что, сильный лесной пожар? Или тундра загорелась? — забеспокоился, крутя носом, осторожный Банкин.

Старшина буднично пояснил:

— Никакой это не пожар, а самые обычные дымокурни: саамы жгут мокрый хворост и сырой зелёный мох, чтобы от оленей отпугивать комаров и разную мошкару. Давайте я лучше познакомлю вас с тутошней архитектурой. Ловозеро у нас нынче считается полноправным селом. Эта изба и есть — новый ловозёрский сельсовет, там две комнаты для гостей имеются, в них сегодня и заночуете. Вот те шалаши, — рукой показал на два десятка маленьких, буро-серых усечённых прямоугольных пирамидок, — называются вежи, или — коты, как вам больше нравится. Их каркас изготовляют из сосновых жердей, переплетают берёзовыми и осиновыми ветками и обкладывают толстым слоем дёрна, пол очень плотно застилают еловым лапником, сверху лапник накрывают оленьими шкурами. В центре каждого шалаша из специальных камней сложен очаг для костра.

— Куда же дым из них наружу выходит? Ведь труб-то не видно! — удивилась Мэри, недоверчиво разглядывая странные сооружения.

— Вверх и уходит, — невозмутимо уточнил Иван. — Куда же ещё ему деваться? Крыш над этими шалашами и вовсе нет.

— Там же в непогоду должно быть очень холодно! — не унималась трепетная американка. — Как же там люди живут зимой?

— В вежах саамы живут осенью и весной, — уточнил старшина. — А в холодные зимы многие перебираются в пырты, вон они, в той стороне стоят…

Ник посмотрел в указанном направлении. Там по берегам ручья были беспорядочно разбросаны рубленые избушки без окон, с покатыми крышами, крытыми всё тем же дёрном. Большинство избушек были размером три на четыре метра, но попадались и совсем крохотные: три метра на два с половиной. Только одно строение выделялось из общего ряда: шесть на шесть метров, с двускатной крышей, новой кирпичной трубой и большим квадратным застеклённым окном…

— А почему это одна хижина больше всех других? — поинтересовался Банкин, тоже заметивший явное несоответствие.

Старшина Ефремов заметно смутился.

— В этом пырте местный шаман живёт со своей семьёй. — И тут же торопливо поправился: — В том смысле, что он раньше был шаманом, в старые тёмные времена. А сейчас он — совершенно сознательный саам, или — лопарь, как вам больше нравится! Даже согласился, чтобы в его пырте сложили русскую печь, чтобы остальным саамам показать пример. Недавно мы на общем собрании назначили его, по согласованию с Кандалакшей, конечно, на должность председателя нашего ловозёрского сельсовета. Начальство даже разрешило выдать ему настоящий паспорт. Да вот он и сам идёт к нам навстречу, сейчас познакомитесь…

По хлипкому мостику через ручей шел щуплый низкорослый саам неопределённого возраста, одетый в старенькую фуфайку и грязные брезентовые штаны, на ногах бывшего шамана красовались обыкновенные кирзовые сапоги. Ему можно было с лёгкостью дать и сорок пять лет, и все шестьдесят. Худое подвижное лицо, короткие чёрные волосы с лёгкой проседью, живые, бегающие тёмно-карие узкие глаза. Все движения вновь назначенного председателя сельсовета были резки и порывисты, словно он постоянно куда-то торопился. Капля ртути под порывами сильного ветра, одним словом…

— Здравствуй, товарищ Иван, здравствуй, дорогой начальник! — зачастил саам, усердно тряся руку старшины. — Как я рад, что ты вернулся! Кто это приехал с тобой? Наверное, по очень важным делам? Очень большие люди?

— Эти товарищи прибыли из самого Ленинграда, — важно известил Ерофеев. — Мы с тобой обязаны им во всём помогать. Сам майор Музыка так приказал!

— Сам начальник-майор? — искренне поразился бывший шаман. — Конечно, будем помогать! Ой, у них на груди — сам Сталин, как живой! Во всём поможем! Всё сделаем! В лепёшку расшибёмся!

Председателя сельсовета звали (по паспорту, как он сам зачем-то уточнил) Илья Озеров.

— Для начальников — Ильюшка! — ещё раз уточнил странный саам. — Пойдёмте в сельсовет, сейчас женщины накроют на стол поесть-попить…

В центральной комнате сельсовета вкусно и успокаивающе пахло свежей древесиной, в углу стоял обычный книжный шкаф, все полки которого были заполнены, как успел заметить Ник, трудам классиков марксизма-ленинизма. В центре комнаты располагался большой самодельный стол: два больших листа фанеры, уложенные на шесть берёзовых чурбаков. Восемь же стульев, окружающих простецкий стол, были настоящими произведениями мебельного искусства.

— Английская работа, бесспорно, — со знанием дела поцокал языком всезнающий Банкин. — Смотрите, какие изящные линии, а древесина наверняка — клён «птичий глаз»! Обивка, правда, потёрлась местами…