Андрей Бондаренко - Серебряный бумеранг

— А это ещё что такое?

— Телефонный номер, — спокойно ответил Крест и тут же перешёл в атаку: — Я имею право на один телефонный звонок! Вот как раз по этому номеру и хочу позвонить!

— Не смеши меня, красавчик! — в очередной раз дёрнул своими усами «таракан». — Все твои права остались в твоей Аргентине!

Саня не сдавался:

— Уважаемый сеньор! Вы внимательно посмотрите на этот номер. Неужели первые четыре цифры вам ни о чём не говорят?

«Уважаемый сеньор» ещё раз всмотрелся в картонный прямоугольник, суетливо выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда потрёпанный блокнот, открыл на нужной странице, снова уставился в кусочек картона.

— Это что же получается? — спросил «таракан», недоумённо и недовольно подёргивая левым усом. — Вы собрались звонить в Асунсьон? В Главное Управление Полиции?

— Конечно же! — Крест был просто неподражаем. — Одному тамошнему знакомому. Обещал ему рассказать о здешней погоде — на предмет клёва крупной рыбы…. Да я ровно десять слов скажу, не больше! Честью клянусь! Извините, дон полисиаль, не знаю вашего славного имени…

— Умберто Ортега-и-Пабло.

— Я, дон Умберто, эти десять слов — при вас скажу. Позволите?

Сеньор Ортега неохотно пододвинул к Кресту неуклюжий тёмно-вишнёвый телефонный аппарат. Саня, насвистывая какую-то печальную мелодию, немного пошуршал телефонным диском.

— Алло, здесь Алекс Сервантес. Я в Марискале. Здесь очень мрачно, — коротко доложил Крест и повесил трубку.

— Это всё? — удивился Ортега.

— Всё, ровно десять слов, — добродушно подтвердил Санёк. — Может, мы пройдём в камеру? Дело-то уже к ночи продвигается, спать охота — до мелких чёртиков в глазах…

Камера была откровенно неуютной: длинная узкая комнатушка, маленькое зарешёченное окошко напротив двери, трехъярусные нары вдоль боковых стен — человек пятьдесят можно единовременно разместить, справа от двери обнаружилось эмалированное дурно-пахнущее ведро. Нары, впрочем, были пусты, только около крохотного окошка на нижней «полке» возлежал Иван: свободолюбиво закинув руки за голову, с большим фиолетовым фингалом под глазом и непререкаемой гордостью во взоре.

Не внушающая оптимизма картина…

Крест жалостливо присвистнул:

— Кто же так тебя, сынок?

Иван скрипнул зубами, но ответил достаточно спокойно:

— Их, гнусов, было трое, напали сзади, без предупреждения. Оружие отобрали, сюда вот поместили…. Впрочем, смотрю, и с вами аналогичный казус произошёл? Искренне сочувствую вам, доблестные кабальерос!

Разместились, спокойно перекурили, благо сигареты и спички тюремщики любезно оставили: то ли, забыли конфисковать, то ли, вследствие устоявшейся местной традиции…

Иван прошёлся туда-сюда по камере, присел несколько раз, разминая поясницу, с минуту поделал махи ногами, после чего с подозрением уставился на Креста:

— А почему это, папа, ты так спокоен? Не нервничаешь совсем, в дверь кулаками не колотишь?

Саня недовольно усмехнулся, но промолчал.

— А вот ещё один вопрос имеется, — не сдавался настырный отрок. — Что мама имела в виду, когда говорила, мол: — «Похоже, это милая фройляйн Анхен где-то прокололась и засветилась…»? Анхен, она не та, за кого себя выдаёт?

Крест только громко крякнул и беспомощно покосился на Дениса.

Иван упрямо продолжал:

— Почему, наконец, и ты, и мама называете сеньора Рамоса — «командиром»? Может вы тоже — не те? Тоже — с двойным, или, даже, с тройным дном?

Денис разрешающе махнул рукой, мол, чего уже там, рассказывай! Когда же ещё, если не сейчас?

Крест с минуту покашлял в крепкий кулак, видимо, собираясь с духом, внимательно посмотрел на сына:

— Хочешь узнать правду? Всю-всю? Ну, тогда садись напротив меня и слушай. Только терпения наберись: это очень долгая история, проговорим до самого утра…

Денису было неловко присутствовать при этом разговоре, да и спать сильно хотелось, поэтому он вскарабкался на третий, верхний этаж нар, и предложил:

— Вы, ребята, откровенничайте себе на здоровье, видимо, время пришло. Я же подремлю немного…. Ты, Иван, одно только помни: всё, о чём тебе сейчас отец расскажет, чистая правда. Чистейшая! Вот, из этого и исходи — в своих умозаключениях…. Всё, спокойной ночи, амигос!

Он попытался по-честному уснуть: калачиком свернулся, голову футболкой обмотал, прикрыл руками…. Где там! Больно уж громко Крест рассказывал свою историю. Да и любопытно было, всё же…

— Хочу я тебе, сынок, сразу же сообщить: ты по рождению — русский. Вы с Мартиной родились в славном российском городе Москве…

— Как это — русский?

— А вот так это. Я — чистокровный русак. А мать твоя, в смысле, моя жена, она же — прекрасная сеньора Мария Сервантес, по национальности — тувинка…. Это такой малый народ, который обитает на южном побережье озера Байкал. Ты в школе изучал географию? Так вот, Байкал — это самое глубокое пресноводное озеро на нашей планете, располагается в Сибири….

Представляешь, где это? Молодец! Так вот, я до тридцати пяти лет был простым сапожником в одном провинциальном сибирском городке, а твоя мать пасла в Саянских горах одомашненных яков, охотилась на соболей, лосей и медведей.

— Ты — сапожник? А мама — яков пасла?

— Так всё и было, мальчик. А потом мы с мамой повстречали командира и стали… М-м…

— Русскими шпионами?

— Нет, плохое это слово, неправильное, совсем мне не нравится. Лучше уж сказать — диверсантами…. Конкистадоры, вот тоже неплохое понятие. Флибустьеры, записные авантюристы, русские гаучо, просто — охотники…

— А в Аргентине, вы, стало быть, выполняете некое важное задание?

— Выполняем. Надо, понимаешь, найти и убить одного подлого гада…

Сон пришёл неожиданно, как яркие звёзды — после мрачного заката…

Проснулся он от какого-то неясного гула: складывалось впечатление, что над их тюрьмой нарезал круги маленький самолёт.

Нарезал, нарезал, нарезал…

Денис мягко соскочил на пол, подошёл к окошку.

Так и есть: маленький двухместный геликоптер приземлялся прямо на круглую площадь перед их узилищем. Вот он коснулся своими чёрными колёсами слегка красноватой земли и скрылся из вида, очевидно, покатился по одной из городских улиц. Через минуту гул неожиданно вернулся, это самолётик, развернувшись на площадке, расположенной перед католическим собором, возвращался к административно-тюремному зданию…

Гул мотора смолк, пропеллер послушно замер, из кабины самолёта выбрался дородный дядечка — вылитый Портос из «Трёх мушкетёров» отца Дюма, только в тёмно-коричневом лётном шлемофоне.

Заскрипела невидимая дверь, и на встречу к лётчику засеменил достославный сеньор Умберто Ортега-и-Пабло.

— Мой женераль! — радостно объявил «дон полисиаль». — Какая радость! Почему же вы не предупредили о вашем прилёте? Мы бы подготовились, мы что-нибудь особенное соорудили бы…