Борис Ляпунов - Искатель. 1963. Выпуск №6

— Потому что ошибки учитывают.

— Когда их считают ошибками.

Педро пожал плечами.

— Не возводить же стратегическую ошибку в правило!

— Так считают коммунисты. Но командуют не коммунисты. Коммунистам предоставляется право умереть за республику в бою. Великое и святое право, но этого еще мало для того, чтобы победить. Надо, чтобы командовали коммунисты. Такие, как Листер, как Модесто. И не частичными операциями на отдельных участках фронта, а всей армией республики целиком.

— Я с тобой согласен, — сказал Педро. — Но для этого нет политических условий. И почему об этом заговорил ты?

— Потому что франкисты сняли с Валенсийского фронта танки и самолеты и перебросили сюда, на Эбро. Это можно сделать при одном условии — при гарантии, что наступления на Валенсийском фронте не будет ни сегодня, ни завтра.

И это говорил Хезус, человек, для которого политика была делом десятым!

Неожиданно командир переменил тему.

— Ты знаешь, за что расстреляли Альфонсо? Того анархиста, который вступил в компартию?

— Нет. Да мне и не положено расспрашивать об этом.

— Да.

— Может быть, мне лучше этого и не знать.

— Надо знать, мио каро…

Хезус запнулся. Никогда советник не слышал от него нежных слов, и вот ночью, после очередного удачного боя, когда танки вышли на окраины Гандесы, Хезус произнес их — да такие, которые говорятся, пожалуй, только брату, — «мое сердце».

Пожар на окраине Гандесы отгорал. Обгоревшие стропила домов были похожи на раскаленные прутики. И огонь уже не освещал окрестности, а лишь тускло светился в темноте.

— Надо знать, мио каро, — повторил Хезус глухо.

— Если считаешь, что надо, скажи.

— Во время операции под Леридой Альфонсо арестовал троих лазутчиков. Это были настоящие вражеские лазутчики. Он их задержал с поличным и, подчиняясь приказу, отправил в штаб армии, А во время Балагерской операции он снова поймал тех же лазутчиков. И снова с поличным. При них была радиостанция. Они корректировали огонь франкистских батарей. Тогда Альфонсо не стал больше отсылать лазутчиков в тыл. Он приказал расстрелять их. А вскоре из самого Мадрида последовал приказ расстрелять его самого. В приказе говорилось, что Альфонсо по партийным соображениям нарушил приказ.

Небо над далекими холмами пожелтело, будто там занимался пожар, потом из-за увалов показалась луна.

В ее свете Педро увидел, как лицо Хезуса на мгновение исказилось.

Круто повернувшись, Хезус еще больше ссутулился и, приблизив свое лицо к лицу советника, спросил:

— Почему ты, русо, любишь Испанию больше, чем десять других испанцев, которые называют себя испанцами?

— Жизненный опыт — это не всегда то, что человек сам увидел. Я не видел умирающих от голода в Бенгалии и горняков Астурии и Басконии, у которых уже нет легких. Но я видел, как умирали от голода в России, и видел старых горняков Украины, обреченных на смерть. И мне не надо быть в Бенгалии, чтобы проверять, так или не так, как в России, люди умирают от голода. Я знаю, что так! Мне не надо убеждаться, что горняки Басконии страдают. Я знаю — так же, как когда-то на шахтах Украины.

— Ты говоришь, как Антонио…

— Разве мы не правы?

— Я не об этом, Педро. Я люблю Антонио, как свою душу. Этот маленький человек с сердцем льва…

Хезус выпрямился, глубоко вздохнул. Педро впервые за долгое время почувствовал, что командир чего-то не договорил и что это невысказанное очень важно для него. По нельзя напрашиваться на откровенность.

— Идем ужинать, консехеро, — глуховато проговорил Хезус. — Да и радио послушаем.

Однако Хезус не сразу повернулся, чтобы идти. Он еще некоторое время смотрел в сторону городка, догорающего в ночи.

Педро понимал, о чем думает командир танкистов: о своей семье.

Но об этом они не сказали ни слова.

Молча отправились к пещере, в которой помещался штаб. Пещер таких было много, почти в каждом холме. Одни испанцы говорили, что это старые небольшие, каменоломни, откуда брали камень на постройки, другие утверждали, что здесь когда-то жили первобытные люди.

Пещеры были довольно высоки и служили хорошими блиндажами. Даже стопятидесятимиллиметровые снаряды фашистов не могли повредить их своды.

Они прошли по короткому коридору и вошли в зал, саму пещеру. Посредине ее стоял стол, на нем свеча и рядом — приемник, который работал от аккумулятора танка. Из репродуктора вырывался какой-то военный марш. Его никто не слушал.

На столе стыл ужин.

Антонио посмотрел на вошедших, протянул руку к приемнику и выключил.

Уши заложила глухая тишина подземелья.

Командир танковой роты Игнасио вздохнул и потер щеку. Как всегда к вечеру, она была черной от проступившей щетины. Голубоглазый Ян Геш, привыкший заходить в гости к танкистам, поднял взгляд от стола, посмотрел на Педро и попытался улыбнуться — улыбка получилась горькая, страдальческая и почему-то чуть виноватая. Плечистый капрал с прической боксера и массивным подбородком, американец, с которым Педро познакомился в госпитале, взял фляжку и стал наливать вино в стакан Яна. Вино булькало во фляжке и плескалось в стакане.

— Выпей, Ян, — сказал капрал.

Ян машинально взял стакан, поднес к губам, вздрогнул, вино расплескалось. Свободной рукой Ян стряхнул его с брюк и поставил стакан на стол.

— Не могу.

Хезус и Педро переглянулись.

— Выпей, Ян, — повторил капрал.

Ян помотал головой.

— Нет.

Капрал налил в свой стакан. Вино опять булькало во фляжке и плескалось в стакане. Капрал выпил вино, вытер тыльной стороной ладони губы и сказал:

— Я хочу, чтобы сегодня месье Даладье и мистеру Чемберлену подали на ужин дерьмо мула.

Хезус сел к столу, локтем отодвинул посуду с краю.

— Какого дьявола? В чем дело?

Ян посмотрел на командира танкистов и негромко проговорил:

— В Мюнхене продали Чехословакию. Как порцию шпекачек к пиву. Во имя мира в Европе! Во имя отказа Гитлера от других территориальных претензий! Сумасшедшие!

— Значит, Франция не откроет границу, — сказал Хезус. — Оружия Испания не получит.

— Я хочу, чтобы сутенеры Даладье и Чемберлен подавились дерьмом мула, которое они будут есть на ужин…

Игнасио с силой потер черную щетину на щеке.

— Пастухи, которые кормят овцами волков, рано или поздно останутся без стада.

Ян Геш хлопнул ладонью по столу.

— Но ведь у Чехословакии есть договор о взаимопомощи с Советским Союзом! Бенеш обратится в Москву!

Педро стиснул кулаки.

— Если бы в Мюнхене были в этом уверены, то Мюнхена бы не было.

— Не верю! — воскликнул Ян.

— Очень хочу ошибиться.

— Что бы ни случилось в Европе, Америка останется свободной! До тех пор, пока статуя Свободы не рассыплется в пыль, фашизма в Америке не будет!