Павел Амнуэль - Искатель. 1989. Выпуск №2

Ментах опустился на колени перед скульптором и провел ладонью по его лбу. Хатор не смог сдержать рыдания. Отшельник встал, дотронулся рукой до груди юноши:

— Ты знаешь теперь историю своего учителя. Назови его святотатцем.

— Нет! — Хатор отпрянул, но тут же, будто очнувшись, опустился на земляной пол пещеры и тихо добавил: — Не знаю.

— Хороший ответ, юноша, — одобрил Ментах. — Я тоже не знаю, хотя с той поры прошло много лет. Мы нарушили каноны — это грех. Мы ненавидели Царя царей — это грех. Но каноны придуманы жрецами. А Царь царей — тиран. Подумай, могли ли мы поступить иначе?

— Не знаю, — повторил Хптор.

— А твой друг и брат знает, — сказал Ментах.

Только теперь Хатор увидел, что Сетеба нет в пещере.

— Бежал, — сказал Ментах, — и это хорошо. Было бы хуже, если бы он предал нас уже в Меннефере. — Помолчав, отшельник добавил: — Ты понял теперь, почему твой учитель идет в столицу?

— Суд, — пробормотал Хатор. — Суд над мертвым…

На шестидесятый день после смерти фараона все подступы к Меннеферу были забиты толпами люден, пришедших из Верхнего и Нижнего Кемта, из Сипая и Ливийских владений. Люди жили под открытым небом, проводя дни в молениях, спорах, разговорах, драках, благочестии и разврате.

В заупокойном храме Хафры стоял саркофаг с мумией фараона. Круглые сутки не смолкали здесь стоны и вопли, приносились жертвы Озирису и Анубису.

В царском дворце верховный сановник вместе с царицей Юрой и сыном-наследником Менкау-Ра обсуждали план погребальных шествий и коронации нового владыки.

В узкой и высокой келье храма Птаха смуглый юноша, преклонив колени перед жрецом Пахором, молил бога простить ему тяжкий грех. Это был Сетеб. Долгий переход совершенно истощил его, и только глаза голодно сверкали из-под слипшихся на лбу волос.

Пахор слушал сбивчивый рассказ юноши с удивлением и затаенной радостью. Он знал, какие выгоды сулит ему поимка святотатца. Упустить случай подняться на следующую ступень посвящения было бы глупо.

— Преступление твое, — пропел Пахор с фальшивой тоской в голосе, — это преступление чревозвездной Нут. [18] Нут — богиня, пожирающая своих детей. Нелегко будет очистить твоего божественного Ка [19] Ка — двойник, душа, одна из частей десятикратного человеческого «я». от скверны.

— Я искуплю, искуплю! — твердил Сетеб, ползая у ног жреца.

Пахор поставил перед юношей кувшин с молоком, прикрытый лепешками. Сетеб набросился на еду. Он уже был уверен в том, что жрец вызволит его душу из пасти Амамат. Великий Дом — воплощение добра и справедливости. Верить в легенду о Сфинксе может только безумец или враг народа Кемта.

Когда Сетеб уснул, Пахор задул светильник и вышел из кельи.

Смеркалось, нужно было торопиться, скоро верховный жрец Иссахар отбудет в царский дворец, чтобы попасть к церемонии отхода наследника ко сну. Плотно запахнув плащ, жрец направился к ступеням главного входа. Четверо рабов пронесли перед храмом черные носилки, и Пахор вздрогнул: дурной знак — встретить носилки бальзамировщика. И чтобы отвести предзнаменование, незаметно плюнул на ладонь.

Медленно покачиваясь на плечах рослых рабов, носилки свернули в переулок, где, окруженный высоким забором, стоял дом знаменитого бальзамировщика Сархаддона. Заскрипели массивные петли ворот, и траурная процессия скрылась в затененной навесами глубине двора. Опустив носилки, рабы присели на корточки, но перед ними вырос могучий Сархаддон и велел убираться. Привычным движением бальзамировщик сдернул с носилок покрывало и усмехнулся. Минхотеп лежал неподвижно, глаза его были закрыты. Сархаддон хлопнул и ладоши. Из дома выбежали слуги, скульптора внесли в низкое каменное помещение, где в центре прямоугольной комнаты стоял большой, обитый медью стол. Рослый нубиец выкладывал на нем толстый слой веток, пересыпая их рубленой соломой. Минхотепа уложили на стол. Все вышли, остались только Сархаддон и Хатор. Минхотеп открыл глаза.

— Ну вот, — сказал он, слезая со стола, — разве можно верить сказкам о том, что стол бальзамировщика — это дверь в царство Озириса?

— Я заткнул бы рты моих мастеров тряпками, но это не поможет, — мрачно сказал Сархаддоп. — Предательство, доносы, подкуп — вот зараза, которая страшнее чумы. Так говорил мой отец, и он был прав.

— Да, Нормат знал, что такое предательство, — согласился Минхотеп, — но он знал также, что такое дружба. Иначе разве я нашел бы приют в этой стохрамной тюрьме?

— Твой ученик едва не поплатился жизнью, когда забрался ко мне в дом. Только узнав амулет со сфинксом, я понял, что должен помочь. Слава Озирису, теперь мы оба в безопасности.

Вечерний прием закончился. Слуги гасили светильники в малом тронном зале. Другие собирали в корзины благовонные травы, разбросанные по мраморным ступеням между колоннами. Утром траву отнесут в храмы, где жаждущие исцеления станут прикладывать к ранам сухие пучки.

В зале остались двое: царевич Менкау-Ра и верховный жрец Иссахар.

— …Он опасен, хотя опасность можно предотвратить, — хрипел жрец. — Мне достоверно известно, что преступник скрывается близ Меннефера. Мы ищем пути для того, чтобы оградить церемонию от возможных случайностей. Внутренняя охрана с этой задачей не справится. Безопасность владыки должна находиться в надежных руках. А эти руки можно найти среди ревностных слуг Озириса и Птаха. Стража должна перейти в подчинение жрецом. Верховный сановник не способен вернуть Кемту былое спокойствие.

— Вот как! — воскликнул царевич. — Не способен? Так знай же, что преступник, о котором идет речь, пойман. Он находится сейчас в доме бальзамировщика Сархаддона. Стоит мне приказать, и от него останется безмолвная мумия. И не о чем будет беспокоиться.

Хитрость Менкау-Ра унаследовал от нубийца, подумал жрец. Придав лицу горестное выражение, Иссахар сказал:

— Что я слышал? Неужели в Кемте забыты законы великой Девятки. [20] Великая Девятка — девятикратность богов, покровителей Она. Убить того, кто находится под защитой самого Озириса?

Царевич нервно закусил губу. О какой защите идет речь, если на чашу весов положено бессмертие отца? Неужели этот жрец, которого боялся и ненавидел отец, будет распоряжаться и им, будущим фараоном Менкау-Ра? Наследник вспомнил детство, вспомнил день, когда увидел отца, божественного сына Ра, могущественного Хафру ползающим на коленях перед Иссахаром.

— Законы великой Девятки? Я должен знать о них! — заявил царевич.

— Знать законы — желание, достойное будущего владыки Кемта, — сказал Иссахар с подобострастием. — Законы гласят: кто в день Суда над мертвым хочет потребовать отмщения, носит в себе частицу божественного гнева Гора. Он неприкосновенен. Нужно убедить святотатца отказаться от Суда. Он будет упрям. Придется пустить в ход золото, сыграть на тщеславии. Можно и оставить его в покое — пусть говорит. Имя Хафры столь чисто, что народ может сам расправиться с этим Минхотепом. Но стоит ли так рисковать? Нужно быть полностью уверенным в том, что погребение владыки пройдет как задумано и ничто не помешает Великому Дому стать бессмертным. Нельзя допустить, чтобы люди начали сомневаться в том, кому верили безгранично. У нас нет времени, до погребения всего две ночи. Этот шаг — визит царицы к бальзамировщику.