Виктор Дудко - Тревожное лето

— Дело у меня тут н-неотложное к вам. Коммунарам помощь необходима. Хлеб надо убирать, а р-рук не хватает. Шибко уж удался у-урожай. Вот и послали меня к вам, чтоб помогли. Вот так.

Игуменья Анастасия внимательно с едва заметной улыбкой на полных губах слушала Теткина, который все сильнее краснел, а оттого злился.

— Я вас правильно поняла, молодой человек, что нам предлагается разделить труд коммунаров, которые без сторонней помощи не смогут убрать урожай?

Ленька переступил с ноги на ногу и сказал:

— Ага. Именно т-так. Ну так к-какое ваше решение будет?

— Хотите, я вас чаем напою с земляничным вареньем?

Ленька не успел отказаться, как игуменья позвонила в колокольчик, и сразу же появилась монашенка с чайным набором. Ленька узнал в ней ту женщину в черном, которую видел на крыльце Хамчука. Она сноровисто расставила посуду не поднимая глаз и только уходя зыркнула на Леньку.

Игуменья блестящей ложечкой положила себе на блюдце варенье. Ленька тоже положил. Чашечки величиной с наперсток, тонюсенькие, прозрачные, с золотыми вензелями по бокам и на донышке. Игуменья помешивала ложечкой, тонко позванивал фарфор. Помешивал и Ленька...

— Вам понравилось варенье?

— Очень, — искренне ответил он и подхватил ложечкой вкусные ягоды.

— А вы с чаем.

Ленька сконфузился.

— Спасибо.

Анастасия отхлебывала понемногу чай, едва касаясь чашки губами, и открыто рассматривала Леньку. Он поймал ее взгляд и застеснялся.

— Какой же вы неухоженный. Вам сколько лет?

— Ш-шестнадцать с половиной.

— Родители где? — продолжала интересоваться игуменья.

— Нету у меня никого. Батьку беляки повесили. Матка умерла от чахотки, сестренка с голоду. Я вот только и остался со всего нашего роду-племени.

У монахини появилось в глазах сострадание.

— Все. Спасибочки за чай. — Ленька поднялся, посмотрел на распятие. — Ну так как, договорились или н-нет?

— О чем? — спросила Анастасия, разглаживая на столе салфетку.

— Как о чем? О помощи коммунарам. Что церковь отделена от государства, это м-мы все знаем, да на земле-то на русской церковь-то! В волости одной проживаем. Так что надо п-помочь народу. Вас вон сколько сбежалось сюда.

— Сколько? — подняла бровь Анастасия.

Ленька уклонился от ответа:

— Много.

Анастасия поднялась из-за стола.

— Помогать мы коммуне не будем. Так и передайте тому там, кто вас посылал.

— Так и передать? — переспросил Ленька.

— Так и передайте.

— Ну ладно, — с угрозой произнес Ленька, набрасывая на голову картуз. — Так и доложу товарищу Т-телегину. Так, мол, и так, монастырь совершенно отказывается п-помочь рабоче-крестьянскому государству. Это будет расценено как саботаж. Ну, бывайте здоровы и не кашляйте.

Ленька с достоинством покинул гостеприимную комнату, вышел в коридор и забыл, в какую сторону идти. Тут его кто-то взял за плечо и повернул.

— Прямо идите. Там выход.

И он шел прямо, не оглядываясь, боясь показать, что трусит. И когда только вышел на просторный монастырский двор, поросший кустами рябины и можжевельника, оглянулся. Монашка, провожавшая его, стояла на крыльце и осеняла его крестом.

У Леньки имелась уйма времени, надо было подумать, как его убить. Он бродил по вымершей деревне: все взрослое население находилось в поле. На завалинках сидели деды да старухи, на лужайках бегали малые дети. За огородами в кустарнике звякали боталом коровы. Солнце пекло отчаянно, гудели пчелы. Ленька несколько раз обошел вокруг монастыря — все пытался разглядеть калитку в перевитой плющом стене, но так и не смог. Под густым вязом трава была вытоптана до голой земли, и Ленька определил, что коней тут оставляли часто и надолго.

Варька, управившись по хозяйству, следовала за ним тенью.

— Ты за мной н-не ходи, — попросил Ленька.

Варька отстала, но вскоре снова догнала.

— Лень, а Лень... Тебя вот Гошка требоваит.

Ленька посмотрел, куда указывала Варька. На бревнах возле церкви сидел парень в фуражке с синим цветком над козырьком, в новых калошах на красной байке и теплых вязаных носках.

— А чего ему н-надо? — спросил Ленька, разглядывая парня.

— Не знаю. Грит, позови, и все.

Ленька подошел. Парень курил, сощурив глаза, смотрел на приближающегося Леньку и поплевывал в сторону.

— Чего тебе? — Ленька стал на почтительном расстоянии.

— Ты не дрейфь. Ходи сюда. Потолковать надо.

Варька стояла в стороне, заложив руки за спину,

— Слухай, ты кто?

— А тебе к-какое дело? — ответил на вопрос вопросом Ленька.

— Мне, допустим, есть дело. А вот чего ты тут ходишь и все вынюхиваешь?.. Ты чо, подослан к нам, да? — Он быстрыми затяжками, как будто куда-то торопился, докуривал пожелтевший от огня бычок, все так. же сощурив недобро глаза. — Ты вот что, проваливай отседова, да побыстрее, понял?

— Нет, н-не понял, — признался Ленька, сворачивая папироску.

— А если не понял, то поймешь, когда будет поздно.

— Так я тебя и и-напугался. Гля, колени т-трясутся.

Парень длинно сплюнул.

— Ну, гляди. Мое дело предупредить. Не уйдешь подобру-поздорову, плохо будет, понял?

— А что ты мне сделаешь, поймаешь да поколотишь, или как? — раззадоривал его Ленька. Он почему-то совсем не боялся этого парня с рыжими косицами на засаленном воротнике старого унтер-офицерского мундира.

Парень поднялся, лениво потянулся, расставив длинные и сильные руки.

— Зачем бить? И другое умеем. Чик — и нету.

— П-понятно. Значит, ты бандит. Так?

— Потом узнаешь, кто я. — Он вразвалочку удалился, засунув руки в карманы отвисших галифе.

Подошла Варька, села рядом.

— Кто э-тот?

— Это Гошка Терехин. Такой дурачок. Его все боятся. Он конюхом в монастыре.

Гошка повернул за угол хамчуковского дома не оглянувшись.

Левон вернулся с поля изможденный, злой. Повесил косу на забор, сел на чурбан, потянулся за кисетом.

— Сагитировал монашек? — спросил он у Теткина,

— Их сагитируешь. — Ленька рассказал, как было дело, и объявил, что собрался назад, в Черемшаны.

Голяков возражал:

— Чего ты на ночь глядя? Переночуешь — и утречком в путь-дорогу. Не, парень, не отпущу тебя, не дай господь чего случится, скажут: Голяков виновен, не уговорил парня. Так что уж не обижайся, не пущу.

Когда перевалило за полночь, Ленька поднялся, взял приготовленный Варварой с вечера узелок с едой и вывел Хроську.

Деревня спала. И Леньке хотелось спать, но не терпелось доложить Шершавову о том, что видел.

Он вывел Хроську к околице.

Хроська стала, навострив уши, и тихо призывно заржала. Ленька потянул ее за повод, но кобыла, отказываясь повиноваться, присела на задние ноги.

— Ты что, ты что?.. — Теткин накрутил сыромятный ремешок на руку, не давая Хроське воли. Но она не подчинялась, упрямилась, выказывая норов. Она снова подала было голос, но Ленька вовремя зажал ей храп, Хроська зафыркала, мотая головой.