Виктор Дудко - Тревожное лето

— Тиха, Хроська... Тиха... — уговаривал ее Ленька. — Тиха, д-дура.

У монастырской станы под громадным вязом он увидел причину Хроськиного беспокойства: жеребца с овсяной торбой на морде. Кое-как затянув кобылу в кусты, Теткин долго стоял, прислушиваясь к чему-то. Жутко кричала где-то на болоте выпь, сонно перебрехивались собаки, гудели комары. И опять монастырь, мрачный и таинственный, в предрассветном сумраке высился перед ним. В низинах зарождался жиденький туман. «Бандитский конь никак», — подумал Ленька. Хоронясь, он подобрался к вязу. Почуяв чужого, жеребец всхрапнул и подставил гладкий круп, готовясь к обороне. Из орешника послышалось жалобное ржание Хроськи. Жеребец вскинул маленькую сухую голову, беспокойно запрядал ушами. «Вот зараза», — подумал Ленька о неугомонной кобыле. Ему хотелось уйти от этого зловещего места, но просто так уйти он уже не мог. «Чекист должон все видеть, все знать» — так говорил Шершавов. А Ленька считал себя в душе настоящим чекистом. Поразмыслив, он полез на дерево, спрятался в листве. Он сидел не шевелясь, страдая от гнуса и неудобного положения.

Незаметно для себя Ленька задремал и, вероятно, свалился бы, если бы не разбудил его какой-то металлический звук, словно кто-то точил железо. Сжавшись в комок и напрягая зрение, он вдруг увидел, как замшелые камни стены, увитые плющом, задвигались, отошли, и из темного лаза показался человек. Следом за ним — еще одна фигура.

— Ох, господин Лялин, доведете вы нас до греха... Разузнают в Черемшанах — быть беде.

— Ничего, волков бояться — в лес не ходить. А у нас тут тайга. Тут мы хозяева. Пусть они боятся. — Помолчал, распутывая повод. — Хватит об этом. Ты не забудь, про что я говорил. Очень жду представителя из Владивостока. Опознавательный знак — часы на правой руке. Точь-в-точь как у меня...

В этот момент подала голос Хроська. Лялин занес носок сапога в стремя и застыл, прислушиваясь.

— Ну, мать Анастасия, покедова. Живы будем — не помрем.

Жеребец, почувствовав властную руку седока, крутнулся и с места взял в галоп. Анастасия постояла, скрестив на груди руки, и медленно направилась к лазу. Снова послышался железный скрежет, и камни стали на свое место.

Ленька перевел дух. Тело занемело, и он чуть не кубарем скатился с вяза, а потом еще долго не мог прийти в себя. И тут до его сознания дошло, что видел он самого главаря банды Лялина. От обиды и злости на свою несообразительность он даже застонал сквозь стиснутые зубы. Упустить, когда бандит, можно сказать, в руках у него был.

На развилке дорог, где одна, прямая, шла на Черемшаны, а другая, поуже, на крестьянские угодья, Леньке почудилось, будто кусты у подножия кедра шевельнулись. Он остановился, но разглядеть ничего не смог и когда сообразил, что за кустами, прижавшись боком к стволу дерева, стоит человек, было поздно. Жахнул выстрел. Он был громким до боли в ушах. Такой звук получается, когда стреляют из обреза. Свинцовый заряд просвистел у самого уха, обдав теплом. Ленька пригнулся, Хроська, не дожидаясь команды, с места взяла в галоп. Она так резво бежала, что любой скакун мог бы ей позавидовать.

С трудом высвободив из-под ремня брюк браунинг, Ленька обернулся и навскидку послал в темную шевельнувшуюся тень пулю.

Утром, задами приусадебных огородов, так, чтоб никто не видел, пришла Матрена к бумагинскому дому. Шершавов встретил ее удивленным взглядом. Матрена стянула с головы косынку и села на табурет.

— Вот и пришла я... — судорожно перевела дыхание. — Давно надо было, да все боялась. — Посмотрела прямо в глаза ничего не понимавшему Шершавову.

— Ты чего это, девка? — Он захлопнул папку с бумагами, бросил ее в стол. Поднялся. — Захворала, что ль?

Матрена прижала к глазам косынку и зарыдала. Шершавов совсем растерялся. Сбегал за водой, но Матрена отвела его руку.

— Говори, что случилось? Да утрись. Вот так.

— Случилось. — Она вытирала глаза, все еще всхлипывая. — Как теперь жить, не знаю. Вот и пришла к тебе.

Шершавов выслушал Матренину исповедь не проронив ни слова, боясь, что испугает ее и она передумает и уйдет. И после того как она замолчала, долго не решался нарушить наступившую тишину. Волей судьбы он стал свидетелем горя женщины, узнал самое потаенное, что даже матери родной не всегда говорят. «Ах дура-баба, — думал Шершавов, — как запуталась... Что бы ей стоило пораньше исповедаться...»

— Значит, сказал, мол, если проболтаешься, то и Захара уничтожит, и сына твоего заберет?

Матрена кивнула. Шершавов смотрел на ее руки в синих венах, теребившие мокрую косынку.

— Ну что ж... спасибо, что доверилась, — произнес он негромко. — Прямо скажу, завязала ты узелок... Захар ничего не знает?

Матрена помотала головой.

— Может, и догадывается, да молчит все.

— Когда у тебя с ним встреча?

— Через два дня, сказал. Там же...

— Ты вот что... Никому больше не говори. Даже Захару. А я тем временем что-нибудь придумаю.

От Черемшан жидкой кисеей крался туман, растекаясь по переулкам и задворкам, накапливаясь и густея в ложбинках. Кричали осипшими голосами петухи. С реки слышался звон цепей, это одноногий дед Галота готовил паром. С той стороны Черемшанки доносился одинокий голос: «Эй во по-о-о-ле казаки йдуть... Эй во по-о-о-ле...»

Ленька перевел Хроську на шаг, подтянул вожжи, сдвинул на затылок кепку и радостно засмеялся. Огляделся. У него было такое чувство, будто он целый год не был в Черемшанах. Навстречу попался Исай Семижен. Ленька обрадовался живой душе.

— Здорово, дядька Исай! — крикнул он. Семижен только на мгновение поднял кудлатую голову, поклонился и, когда Теткин удалился, посмотрел ему вслед.

Сдерживая волнение, Ленька направил коня к бумагинскому дому.

Кешка сидел на своем любимом месте — на завалинке. Из ворот подгоняемая хворостиной бодро выскочила Колобихина корова и прямиком направилась к злополучному подсолнуху с обглоданным стеблем. Кешка, прячась за плетнем, побежал ей навстречу. Корова уже тянула морду к подсолнуху, трещал и сыпался плетень, когда Кешка торжественно выпрямился с занесенным над головой сучком. В этот момент Теткин произнес голосом Шершавова:

— Отставить!

— Часы, говоришь? Так-так. — Губанов задумался. — А ну-ка постарайся детально вспомнить, что он говорил про часы.

Ленька напряг память, чтоб вернуть картину прощания Лялина с Анастасией.

— Ну, з-значит, так... он говорит: «А про то не з-забудь. Очень я его жду. Да гляди, если часов на руке не будет... — Н-нет-нет... Я не так. — Если, говорит, часов на правой руке не будет, значит, не наш человек».

— На правой? — переспросил Шершавов.

— На правой.

— А если на левой?

— Не знаю. Об этом они ничего н-не говорили.