Виктор Дудко - Тревожное лето

Уже лежа на диване в гостиной, Губанов вдруг подумал, что может остаться в дураках. Ванда окажется связанной с какой-нибудь «черной кошкой» или «пиковым тузом» и отбрешется от соучастия в ограблении банка, и тогда все старания насмарку. Торопясь, снова принялся отвинчивать ножки стола и переписывать серии с купюр.

Деньги Ванда не принесла, о чем и сказала утром Губанову.

Он сделал вид, что почувствовал неладное:

— Когда деньги будут?

— Потерпите немного, — успокаивала Ванда. — Возможно, сегодня к концу дня.

Губанов посмотрел ей в глаза:

— Если вы задумали финтить, то имейте в виду, не на того напали. И чтоб сегодня я имел полный расчет. Не будет — пеняйте на себя, — добавил с угрозой.

Для него в самом деле оставалось загадкой, почему Гринблат не рассчитывается. Какой-то подвох крылся в этом. И еще Губанова интересовало, сумели ли ребята выследить ее ночной маршрут.

— А может, вы уже на ГПУ работаете? — спросил он.

Ванда усмехнулась:

— В таком случае вас бы еще ночью взяли, когда вы, как сурок, дрыхли, извиняюсь.

— Где можно приобрести паспорт?

— На Семеновском, — не задумываясь ответила Ванда. — А зачем он вам?

— Надо, — коротко ответил Губанов, собираясь.

Во дворе он огляделся. Оперативник Лукин в фартуке швырял совковой лопатой снег. Увидев Андрея, он выпрямился, воткнул лопату в сугроб и принялся свертывать папиросу. Андрею надо было передать через Лукина записку для Хомутова с коротким докладом и номерами ассигнаций, только и всего. Лукин вдруг крикнул:

— Погодка-то какая! Благодать! Весна скоро! (Это означало: «Что тебе надо?)

Андрей передумал подходить к Лукину. Ванда наверняка наблюдала за ним из окна, а у Лукина сообразиловки не хватило отойти за угол. Разозлившись на стажера, Губанов молча повернулся и, засунув руки в карманы короткого пальто, зашагал прочь. Лукин обескураженно взялся за свою лопату.

На этот раз вместе с Табахаси в кабинет председателя явился и помощник консула Хаяма. У Вольскова шло заседание исполкома. Оно несколько затянулось, и Вольсков передал, чтобы гости подождали. Ростов мерил шагами узкий и длинный коридор.

Вскоре двери кабинета распахнулись и повалил крепкий махорочный дым. Вольсков открыл форточку. Пригласил японцев. Хаяма и Табахаси уселись друг против друга за приставным столом. Ростов — в торце его, Вольсков вытряхнул в корзину целое блюдце окурков.

— Ну что, господа, о чем мы,сегодня договоримся?

Табахаси показал в вежливой улыбке зубы и что-то сказал Артуру Артуровичу.

— Он говорит, что надеется на разумное решение комиссара...

Табахаси и Хаяма закивали. Хаяма знал русский язык, но настолько плохо, что в переводчики не годился.

— ...и что глупо держать дорогой металл, не имея ему применения, — продолжал переводить Ростов. — В Советском Союзе заводы стоят без оборудования.

Вольсков поправил пенсне.

— Скажите господам, что заводы — не их дело, а наше, и пусть у нас об этом голова болит. Сами разберемся как-нибудь. Если и стоят некоторые, то временно.

— Табахаси говорит, — переводил Ростов, — что о вашей стороны неразумно отказываться от такой выгодной сделки.

Вольсков рассмеялся:

— Где это видано, чтобы капиталисты заботились о благе Советского государства? Уди-ви-тельная заботливость. Переведите им — торговать боеприпасами мы не будем. Есть желание — пусть берут черный металлолом. Если согласны, будем продолжать переговоры.

Вошел Линьков и сел в сторонке.

— А латунь мы не дадим. Она нам самим нужна, черт возьми.

Ростов перевел и споткнулся на «черт возьми».

— У них такого выражения — «черт возьми» — нет.

— Ну, как хотите. Была бы ясна суть. Верно, Анатолий Аркадьевич? — повернулся Вольсков к Линькову.

— Верно, — согласился Линьков.

Японцы говорили между собой. Вольсков скрутил самокрутку.

— А вообще-то, зря у них нет такого выражения, — посмотрел повеселевшими глазами на Ростова.

Тот ответно улыбнулся.

— Они спрашивают, сколько у вас черного металлолома.

— Сколько? — спросил Вольсков у Линькова.

Линьков пожал плечами, но быстро нашелся:

— Очень много.

— Как много? — настаивали японцы.

— А сколько им надо?

— Им надо тоже очень много.

Табахаси сказал, что ему необходимо подумать, прежде чем дать ответ. И если председатель не возражает, то встречу следует назначить на завтра.

Вольсков глубоко затянулся, так что затрещала махорка, выпустил в сторону густую струю дыма и посмотрел на обуглившийся кончик папиросы.

— Хорошо. Давайте встретимся еще и завтра.

Он проводил японцев до двери. Линьков повел их дальше к выходу, вскоре вернулся.

— И чего им надо? Тянут резину.

Вольсков стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу.

Табахаси нервничал. Ему не терпелось скорее закончить заведомо пустопорожние переговоры.

— ГПУ по нашим следам ходит, — сказал он Ахата. — Русские боятся, как бы мы пол-России не увезли.

— А вы и так увезете. Ну, не пол-России, а толику ее, но увезете. И потом, не надо считать их дураками. Глубоко убежден, что ваша личность им известна. Подлинное ваше лицо. О, вы еще не знаете, что такое ГПУ и на что оно способно. Первоклассная контрразведка. Спросите господина Хаяма, он подтвердит.

Хаяма с достоинством кивнул.

— Завтра я отбываю, — сказал Табахаси. — Мне что-то не по себе в этом городе.

Табахаси не сказал, что в восемнадцатом ему было тоже не по себе. Тогда он руководил подотделом контрразведки. В подпольной большевистской газете стали появляться совершенно секретные штабные документы. Командование всполошилось и приказало Табахаси найти причину утечки информации. Табахаси приложил максимум сил, но ничего найти не мог. В отделе работали и русские офицеры, но они были вне подозрений. Заместителем же Табахаси по русским вопросам являлся штабс-капитан Галановский. Доведенный до отчаяния Табахаси арестовал Галановского. Безо всяких улик.

Капитана жестоко пытали, но он твердил: «Это ошибка». Табахаси в ярости отсек ему голову.

Секретные документы перестали появляться в газетах и прокламациях. Табахаси понял, что интуиция его не подвела, и под клинком погиб советский разведчик...

— А как же переговоры?

— Хватит, наигрались;

— Ну, смотрите, — согласился Ахата. — Я сделал все, что в моих силах. Внутреннее чутье подсказывает, что скоро и мне придется покинуть Владивосток.

Ахата не хотелось возвращаться в Японию. Здесь он был сам себе хозяин и жил на широкую ногу.

Уже на Фонтанной Губанов обнаружил за собой «хвост». Постарался отвязаться, но двое здоровых парней как прилипли. «Ладно, пусть топают, — подумал Губанов, — отвяжусь на базаре».