Василий Викторов - Приключения 1989

— Ну что ж, жаль, не договорились! — Мотя поднялся. — Я думал, ты умнее и жизнь дочери тебе дороже, чем этот чертов Косач!

— Сядь! — прошептал Ковенчук. — Я умру спокойно, если буду знать, что дочка моя… — Степан долго молчал. — Пусть она никогда не узнает обо мне. Пусть ничего не знает. Мы встретимся там…

Левушкин молча слушал.

— Я скажу, скажу, — заволновался Ковенчук, — Я скажу… А ты сдержишь слово?.. — Степан с такой поразительной силой взглянул на Мотю, что он вздрогнул.

— Я же сказал, Степан! — пожал плечами Левушкин.

— Косач живет… — Ковенчук запнулся. — Сейчас он здесь, неподалеку, версты четыре от Серовска. Село Казанка, Прохор Ильич Артемов, в его доме… ждет…

— Вооружен?..

— Пушка обычная…

Степан закрыл глаза.

— А наводчик?.. — нетерпеливо спросил Мотя.

— В исполкоме секретарь, бывший адвокат Княжин и с ним связан ваш… Вахнюк… — прошептал Ковенчук.

Это были его последние слова. Мотя выскочил из будки. Матвей-старший сидел на подножке грузовичка, курил, рядом на земле лежал Машкевич.

— Ну что, Тихон? — спросил Мотя у Машкевича.

— Всё в порядке, — вздохнул он. — Поучаствовать только опять не пришлось!..

— Это мне не пришлось, — усмехнулся Матвей-старший.

— А ты молодец, с кепкой хорошо сообразил, — кивнул Левушкин.

По шоссе запылила вдали машина.

Мотя бросился её останавливать. Шофер торопился домой, в село, но на него сильно подействовало Мотино удостоверение и особенно наган.

Оставив за старшего Матвея, Левушкин ринулся в Серовск. На полдороге он встретил на «форде» Семенцова.

Взяв его и Бедова, того самого дежурного, с кем Мотя разговаривал вчера, Левушкин погнал в Казанку за Косачом.

— Надо успеть до вечера! — торопил шофера Левушкин. — Иначе уйдет!..

В село решили не въезжать. Семенцова и шофера Мотя оставил в машине, они были в гимнастерках. Бедов же в день налета имел выходной, и Семенцов привлек его к работе прямо с огорода, где он копал картошку, поэтому вид имел вполне крестьянский.

— Косач вооружен, но стрелять запрещаю, он нужен живым, понятно?!

— Так точно, — оробев, кивнул Бедов.

— Да не робейте вы! Держитесь смелее. Пришли торговать корову, наверняка этот Артем зажиточный. Денег скопили, и вам указали этот дом.

— А какой он из себя, Косач?.. — спросил Бедов.

— Не знаю… Но вы только всё оглядите как следует…

— А от кого, кто послал?! — не унимался Николай Кузьмич.

— Ну, кто у вас хозяин зажиточный в Серовске?.. Вспомните!..

— Доброго здоровьичка, Николай Кузьмич! — Бедова остановил мужичок с палкой.

— А-а, Федор Егорыч, — заулыбался Бедов. — Сосед мой! — шепнул он Моте. — Какими судьбами здесь?.. — Николай Кузьмич остановился.

— Да кума вить здесь у дочери в приживалках, дак занемогла сильно, соборовали уж…

Мотя слушал, нервничал, злясь на себя за такую глупую затею: Косач хитрее Степана и просто так в руки не дастся, правильно сказал Ковенчук. Он тут же поймет, в чем дело, и улизнет, только его и видели. Что же делать?.. Бедов говорил, поглядывая на Мотю, не зная, как оборвать разговор со словоохотливым соседом. И тут Моте пришла в голову спасительная мысль.

— Федор Егорыч, помогите! — чуть не взмолился Мотя и вкратце объяснил, что нужно делать.

Выяснилось, что сам Федор Егорыч Артемова не знал, последний мало с кем водил интерес, а вот зять кумы какие-то дела с Артемовым имел. Пришлось идти к зятю и, несмотря на предпохоронную обстановку, призывать на помощь и его. Зять. Василий Терентьев, мужик лет сорока, работал на машине и частенько подвозил Артемову то муку, то овес, то свеклу, и старик Прохор Ильич его привечал. Жена Артемова гнала самогонку, и многие тем пользовались.

— Разве за этим сходить? — спросил Василий.

— А чево! Скажешь, вот брательник сестрин из города пригнал, надо угостить…

На удачу Прохор пригласил гостей к столу, налил по рюмочке, велел подать закусить, сказав несколько сочувственных слов о теще Василия. В горнице они были втроем, жена Прохора принесла остатки курятины в блюде, видно, кого-то угощали, смекнул Мотя, да и Прохор был уже навеселе.

— Я сам гостя нынче принимал, да вот только проводил, — вздохнул Артемов, — понимаю эту нужду, — он кивнул на принесенную женой бутыль самогона.

— Куда проводил?! — вырвалось у Моти. Он, поняв свою оплошность, тут же достал наган и показал удостоверение.

— Если не скажете — пойдете под суд как соучастник многих убийств и ограблений! Где гость?! Всю семью возьмем под стражу, дом опечатаем! Где бандит?! — разбушевался Мотя.

Артемова долго пугать не пришлось. Он рассказал, что Косач, чем-то напуганный, возможно долгим отсутствием банды, из предосторожности решил переждать ночь в соседней деревеньке, у родственницы Артемова, куда его и свел старик, утром же Косач собирался прийти за вещами. Однако в саквояже, который принес Прохор Ильич, особых вещей не оказалось: тряпье.

…Взяли Косача уже под утро в стоге сена неподалеку от деревеньки. Он лег было спать на печке у артемовской родственницы, но неожиданно поднялся, оделся и вышел, — сообщила старушка, когда Левушкин нагрянул к ней с Артемовым. Мотя был в отчаянии. Мысль о стоге сена подсказал Бедов. «Ночь, спать же хочется, а так тепло и безопасно!..» — проговорил он.

Пришлось прослушивать все стога. В пятом стогу на лужку близ деревеньки они и услышали негромкое сипение. Взяли Косача тепленьким, он и ахнуть не успел.

На следующий день, похоронив Тасю и Павла, отсалютовав в их память десятью залпами из винтовок, Мотя выехал домой. Город его встретил как героя. В тот же день по телефонограмме Моти были взяты под стражу Княжин и Вахнюк.

Путятин и Дружинин обняли его как сына. Семен Иваныч немедля составил рапорт в Москву о награждении бойца НКВД орденом Красной Звезды. Первый секретарь обкома Ефим Масленников этот рапорт подписал. В нем по настоянию Моти стояла и фамилия Павла Волкова.

Вскоре о подвиге Моти появилась большая статья в областной газете, а «Правда» напечатала целую колонку о разгроме банды, и в ней тоже говорилось о геройском подвиге Моти Левушкина.

Мотя стал знаменитостью Гриша Сивков, завидя Мотю, зеленел от ненависти. За первые две недели Мотиной славы Сивков даже похудел на три килограмма. Как-то в конце второй недели Мотю пригласил к себе Семен Иваныч.

Ужин проходил в сугубо семейном кругу: Путятин и две его дочери. Анфиса и Варя. Варя только что закончила десять классов, ездила в Москву поступать в университет, но не поступила и вернулась обратно. С интересом рассматривала она героя дня Матвея Левушкина. Анфисе это не нравилось, и она то и дело вспоминала о её неудаче с поступлением.

— А куда вы поступали, на какой факультет? — спросил Мотя.