Николай Шагурин - Тайна декабриста. Сборник повестей

“Вручение результатов” должно было состояться в первый день сентября “там же”, то есть в “Голубом Дунае” в 7 (последняя цифра означала час выхода на явку, понятно — вечерний, так как павильон открывался в 11 часов утра).

Генерал лично инструктировал капитана Луковца, которому поручалось возглавить операцию:

— Когда Наставник убедится, что Сухорослов не явился, он, конечно, заподозрит провал, и мы можем его больше не увидеть. Брать нужно быстро и внезапно. Конечно, не на людях (генерал помнил случай, когда диверсант при попытке задержания на вокзале начал стрелять из кармана. Это стоило жизни двум ни в чем неповинным гражданам).

— Будет сделано, товарищ генерал.

— Это хорошо, что вы уверены в себе. Но считаю необходимым еще раз напомнить вам, с кем будете иметь дело. Субъект отчаянный, терять ему нечего. Он способен подорвать себя вместе с вами и всей этой забегаловкой. Ясно? Ступайте. Желаю успеха.

С утра в этот день город жил в радостном, праздничном оживлении: начались занятия в школах. Улицы, словно маками, расцветились красными пионерскими галстуками, всюду мелькали форменные рубашки мальчиков и коричневые с белыми фартучками платья девочек.

При таком приподнятом, именинном настроении ни сияющим мамашам и папашам, ни тем более школьникам и не думалось о том, что где-то, может быть рядом, орудуют “дяди”, ставящие целью обездолить молодое поколение.

Зато об этом отлично помнила советская разведка. Ей равно были дороги интересы и безопасность как старейшего педагога, начавшего сегодня сороковой учебный год, так и какого-нибудь карапуза, будущего, может быть, Павлова или Мичурина, который пока что не умел читать и гениальнейшим изобретением человеческого ума считал мороженое.

… Человек в серой фетровой шляпе, он же Наставник, появился в “Голубом Дунае” в 7 без тринадцати минут. Пиво пил медленно, после каждого глотка ставя кружку на столик и поглядывая на часы. 6.50, 6.55. Придет или не придет? Ровно 7; 7.05. Ждать или не ждать? Уж не завалился ли? И зачем он только связался с этим уголовником-дилетантом, который и в шкаф залезть как следует не умеет? Не лучше ли было воспользоваться великолепно сфабрикованным удостоверением сотрудника Института истории Академии наук СССР и войти в музей легально, в качестве почетного гостя?

Понося Сухорослова последними словами, Наставник кривил душой перед самим собой. Работа под маркой “сотрудника академии” была чревата неожиданностями и случайностями, могущими поставить под удар его самого. А Наставника учили работать так, чтобы самому оставаться в тени и самое опасное выполнять чужими руками. Какими-то путями разузнав о существовании Сухорослова, Наставник стал искать встречи с ним. И нашел довольно легко: в ресторане “Ангара”. Немного денег, потом немного шантажа — и они столковались.

7 часов 10 минут. “Ждать или не ждать?” Шестое чувство профессионального шпиона — чувство опасности — толкало уйти, воля приказывала: “Подожди”.

Наставник решил подождать еще пять минут.

Чей-то нестерпимый фальцет за его спиной запел:

Последние слова подвыпивший певец выкрикнул так пронзительно, что у окружающих зазвенело в ушах. Наставник невольно обернулся и с неудовольствием спросил:

— Полегче нельзя ли?

— Чего хулиганишь? — поддержал гражданин с пышными черными усами. — Хочешь петь, иди на улицу. Тебе что тут, филармония?

— Не понравилось? — захохотал обладатель фальцета.

Но взрыв веселости тотчас сменился приступом агрессивности. Наставник слышал, как уязвленный фальцет брюзжал и куражился за его спиной:

— Не нравится. Ему Шаляпина нужно. Сам в шляпе, в ему Шаляпина подавай…

Увидев, что Наставник не обращает на него внимания, фальцет стал задирать усача. Вмешались соседи. Одни урезонивали забияку: “Брось, парень! Ведь не трогает тебя человек!”. Другие подзадоривали. Запахло дракой.

Наставник решил уходить. Он допил пиво, застегнул пиджак и не торопясь направился к двери. Но перед ним вывалились на улицу фальцет с усачом и другие “заинтересованные лица”. Они толкались на тротуаре, загораживая выход. То и дело раздавались азартные возгласы:

— Не трожь! Не трожь, говорю!

— Не имеешь права…

— Ты меня не учи!

Наставник легонько, очень вежливо отстранил фальцета:

— Разрешите пройти!

Фальцет, обрадовавшись новой добыче, вцепился в него:

— И ты туда же? Я тебе покажу Ш-шаляпина! Я т-тебе… Наставник пытался оторвать его руки от своего пиджака, но от пьянчужки не так легко было отделаться. “Тип” впился, словно клещ. Мелькнула тревожная мысль: “А если?… Нет, вряд ли. Пьяный как пьяный… Нужно только поскорее оторваться от этой компании!”.

Буквально волоча на себе фальцета, Наставник сделал десяток шагов и свернул за угол в пустынный переулок. Остальные за ними не последовали. Оглянувшись, Наставник понял причину этого: рядом, будто из-под земли, вырос дюжий милиционер.

— Ты что, пятнадцать суток заработать хочешь? — напустился он на фальцета. — А ну пойдем. И вас, гражданин, попрошу… Только протокол подпишете, будет знать в другой раз. Тут недалеко, на следующем квартале.

— Никуда я не пойду! — раздраженно крикнул Наставник. — Я в театр опаздываю!

А фальцет грубо и бестолково, с упорством маньяка все наваливался на него. И вдруг Наставник ощутил, как левая рука пьяного скользнула по его карману и ощупала там пистолет. Словно яркая вспышка света, озарила шпиона мгновенная, страшная догадка: от “пьяного” вином и не пахло! Попался!

Капитан Луковец, виртуозно игравший роль фальцета, ощутил, как вздрогнуло и напряглось тело Наставника. Он мгновенно сообразил, что допустил какую-то, по актерскому выражению, “накладку” и разгадан. В следующий миг Наставник ударил его с левой руки, целя в переносицу, а правую сунул в карман. Но Луковец откачнулся в сторону, и кулан поразил воздух, а подножка, подставленная милиционером (это был Чернобровин в форме милиционера), заставила шпиона растянуться плашмя. Наставник так ударился о тротуар, что у него перехватило дух, и несколько секунд он ничего не соображал. Луковец выхватил у Наставника из кармана оружие, а Чернобровин и подоспевший усач завернули ему руки назад.

Итак, дело о чрезвычайном происшествии в музее, казалось, формально было закончено. Наставник оказался крупной птицей. Но Чернобровин не испытывал чувства удовлетворения, которое давали прежние, полностью раскрытые дела. Ведь завещание Завалишина так и не было найдено.