Сергей Плеханов - Приключения-85

— Ты?! — Он обеспокоенно оглянулся, словно боялся, что кто-то может подслушать.

Увидев Тихона с уставщиками, скривился и негромко сказал:

— Поедем отсюда. — И тронул лошадей. Иван пристроился рядом.

Поднялись на плотину.

— Ну и?.. — Немец избегал прямого вопроса о Золотой Бабе.

— Ну и добыл я статуй — уворовал с капища их поганского.

Фогель выронил из рук вожжи.

— Золото?!

— А что же еще? С места кое-как сдвинешь. Тяжеленный болван — вот-вот, гляди, в землю уйдет.

— А велика ли? — Губы управителя побелели, он не замечал, что лошади давно встали посреди плотины.

— С ребятенка десятилетнего будет…

— Так где же она? — нетерпеливо сказал Фогель.

— Как уговорились — в лесу схоронил в приметном месте.

— Тогда…

— Не знаю только, господин управитель, придется ли ехать за ней. — Иван запнулся. Потом сказал через силу, глядя мимо Фогеля: — У тебя, я слышал, с моей невестой другой уговор вышел. Ежели-де пойдет замуж…

— Молчать! — досадливо крикнул управитель и испуганно оглянулся.

— А чего мне? — как можно беспечнее отозвался Иван. — Я от людей не таю ничего.

Лицо немца как-то сразу посерело. Казалось, он стал меньше, вдавившись в кожаные подушки сиденья. И только напряженный блеск глаз свидетельствовал о том, что творится в его душе.

— Откажись от Анютки, господин управитель, — негромко сказал Иван. — Неровня она тебе… Что ей за старого-то идти…

Ответа не было, и тогда, возвысив голос, кержак резко подался к Фогелю, так, что лошадь под ним испуганно вздрогнула всем телом.

— Аль не нужна уж тебе Баба Золотая?!

Немец медленно обратил к нему лицо, прорезанное глубокими морщинами. Казалось, скорбные тени залегли в этих суровых складках. Даже седой парик стал выглядеть как-то траурно.

— Я буду думать… Я завтра скажу тебе…

Приотворив дверь, Тихон прошмыгнул в кабинет управителя. Тот даже головы не поднял. Остановившимся взглядом он смотрел на свои полусжатые кулаки, лежавшие перед ним на столе. Что-то бесформенное, старческое появилось в его ссутулившейся спине, в опущенных плечах.

— Звали-с? — нарушил тишину приказчик.

— Скажи, Тихон, — нетвердым голосом проговорил немец. — Что на свете всего важнее?

— Так это ведь… как кому, — с почтительным смешком сказал приказчик. — Если, примерно, нашему брату, так начальство богопоставленное почитать…

На лице Фогеля появилось выражение досады. Он стукнул по столу своим вялым кулаком и поднялся:

— Самое главное! Что самое главное?! Богатство? Власть? Любовь женская? Что?

— А-а, это-то?.. Тут, Карла Иваныч, по моему разумению, и рядить нечего. Как говорят, крякнешь да денежкой брякнешь — все у тебя будет.

Управитель вышел из-за стола и, покачиваясь, тяжело прошествовал к Тихону. Заговорил, размахивая рукой перед носом приказчика:

— Эта пословица обманывает — здоровье не купишь. Любовь не купишь.

— Не знаю, как насчет здоровья. А касательно любви… Опять же пословка есть: были бы побрякунчики, будут и поплясунчики.

— Какие побрякунчики? — пьяно изумился Фогель.

— А вот эти, — Тихон с радостной улыбкой постукал себя по карману.

Звон монет словно бы несколько отрезвил немца. Он мотнул головой в сторону входа:

— Уйди!

Когда за Тихоном закрылась дверь, Фогель постоял, потерянно озираясь. Нетвердыми шагами прошествовал к клавикорду. Взял с крышки инструмента миниатюру, уставился на портрет налитыми кровью глазами. И вдруг что есть силы хватил его о паркет.

— Здесь, — сказал Иван, указывая на кучу молодых березок с подвянувшей листвой. И, оглянувшись на управителя, стал отбрасывать деревца в сторону.

Фогель стоял, сложив руки на груди, и ждал. На нем был мундир горного офицера, ботфорты и треуголка. За поясом торчали два пистолета с простыми деревянными рукоятками. На мрачном лице его застыло недоверчивое выражение. Однако, когда среди листвы мелькнули очертания золотой статуи, он весь подался вперед, на щеках выступили багровые пятна. Рука его метнулась к пистолету.

И тут же откуда-то сверху раздался короткий свист. Фогель вскинул голову. На толстой ветви кедра сидел, свесив ноги в ичигах, Алпа. В руке он держал длинный шест с привязанным к нему ножом. Лезвие было направлено на немца.

Вогул укоризненно покачал головой. Не в силах вымолвить ни слова, управитель снял треуголку, трясущимися пальцами достал из-за подклада свернутый лист.

Иван взял бумагу, внимательно прочел, осмотрел подпись и печать. Сунул за пазуху и произнес, обращаясь то ли к Фогелю, то ли к Золотой Бабе:

— Счастливо оставаться.

На берегу лесного ручья сидели Воюпта, Жиляй и несколько вогулов в охотничьей одежде. Все были вооружены луками и копьями. Старый шаман выжидающе поглядывал в сторону бора, тянувшегося вдоль ручья, и по временам чуть запрокидывал голову набок, явно прислушиваясь к отдаленным звукам, напоминавшим потрескивание углей.

Из глубины чащи неслышно появился еще один вогул. Подошел к Воюпте и почтительно доложил:

— Солдаты там. Большой лодка построили. Весла рубят…

Лицо шамана напряглось. Глаза сузились. В его облике появилось что-то хищное — как зверь, учуявший добычу, он жадно вслушивался в цоканье далеких топоров. Медленно сказал:

— Однако, идти нада. С один сторона и с другой сторона.

Оглядел свое воинство.

— Ты, ты, ты… и ты — вокруг идите.

Встал, жестом поманив за собой остальных.

Едва сделали несколько десятков шагов по тайге, шаман вдруг остановился, стал смятенно озираться. Следовавшие за ним вогулы встали, недоуменно глядя на Воюпту.

— Рущ! Рущ! — восклицал старик.

Вернулся назад к ручью, кинулся в одну сторону, в другую. Обескураженно глядя на темную стену бора, с болью проговорил:

— Эй, рущ! Собака пополам рубил, между половинка ходил…

На берегу, усеянном стружками и обрубками бревен, шли приготовления к отплытию. Несколько солдат в синих мундирах увязывали узлы, один из них под руководством Фогеля, распоряжавшегося с берега, устанавливал вырубленные из цельного бревна рулевые весла. Потом сошел с барки и принялся помогать остальным.

Вдруг из кустов тальника, нависавших с яра над полосой гальки, скатилась фигура в красной рубахе.

— Карла Иваныч! Господин управитель, помилуй многогрешного!

Жиляй повалился у ног Фогеля, обняв его сапоги.

Немец с оторопью глядел на кудлатую голову цыгана. В волосах застряли мелкие ветки, трава, какие-то перья. Под замызганной рубахой обозначились острые лопатки, выпирал хребет.

— Ты… ты откуда?..

— От басурманов сбежал, Карла Иваныч. Сюда они идут, вас повоевать хотят.

Сведя брови у переносья, Фогель оглядел берег.

— Ладно, потом с тобой разберусь. Неси вон тот узел в барку.