Виктор Пронин - В исключительных обстоятельствах

Отправляясь в Москву, я многое прочитал об этом крае, но хочу знать еще больше. И в этом я полагаюсь на вас, профессор. Я настойчиво рекомендовал бы вам получить от вашего института научную командировку на Дальний Восток, к своим коллегам. Мы будем ждать от вас информации о наиболее важных работах, особенно тех, которые имеют прямое или косвенное отношение к военной тематике. — При этих словах «гость» многозначительно и выжидающе посмотрел на Рубина.

— Боюсь, что по этой части я, видимо, не смогу быть вам полезным, господин Кастильо. — Так же шепотом отвечал Рубин.

— Почему же?

— Я заведую лабораторией, которая занимается самыми что ни на есть прозаическими проблемами, весьма далекими от того, что может интересовать военных. Вместе с тем, не скрою, они имеют немаловажное значение в плане общечеловеческом.

— О, вы плохо знаете ваших покровителей, уважаемый Захар Романович. — При этом он огляделся по сторонам и предложил пройти в другой зал: появилась новая группа экскурсантов. — Нет такой области науки, техники, культуры, к которой моя служба — а отныне она и ваша — не проявляла бы интереса. Но при всем этом, разумеется, мы отдаем предпочтение любой информации о военных возможностях Советского государства, о предпринимаемых им усилиях в военном строительстве. — И неожиданный вопрос: — Что у вас с рацией?

— Не пойму. Видимо, неисправна. А может, не по плечу мне. Полагаю, что радиоаппаратура, которую вручил мне господин Нандор, экстракласса. Я просил бы помочь мне научиться- пользоваться ею.

— Не беспокойтесь. Перейдем на бесконтактную связь, через тайники, о чем вы будете поставлены в известность. Это значительно безопасней. Вы закладываете свою информацию в тайник, она изымается и переправляется нам. Кем, когда и каким образом, это уже не ваша забота. Через тайник же вы будете получать от нас письменные указания. Ведь Нандор снабдил вас условностями и средствами тайнописи? Не так ли?

— Да, снабдил.

— И вы уже научились пользоваться ими. Мы имели возможность убедиться в этом, когда от вас пришло первое сообщение. Мы тут же вам ответили. Вы получили наш ответ? И расшифровали?

— Да.

— Вот и отлично... Будем считать, что со связью у нас все в порядке. А об использовании радиопередатчика мы подумаем. — Кастильо поглядел на часы. — Мне пора, господин Рубин, будем прощаться. Жду от вас обширной и, конечно, абсолютно точной информации об институте, о наиболее важных его работах и о людях, выполняющих их. Нам нужны их характеристики в чисто человеческом плане: наклонности, увлечения, страстишки, пороки. И еще одно — кто из них и когда собирается побывать в западных странах.

— Я вас понял, господин Кастильо.

— У вас есть вопросы?

— Да. Извините, может, мои вопросы покажутся вам нескромными, но я хотел бы знать, увидимся ли мы еще? Будете ли вы мне звонить? И долго ли пробудете в Москве?

— Я пробуду здесь несколько дней. Увидимся ли мы в эти дни? Трудно сказать, скорее всего нет. У меня много дел, но я периодически буду приезжать, в Москву, и мы конечно же встретимся. И уж, во всяком случае, я вам позвоню. Прощайте. — Кастильо раскланялся и поспешно удалился.

Бутов вернулся из Третьяковки в прекрасном расположении духа. И не только потому, что повезло — купил два редкостных каталога, за которыми давно охотился. Жена Виктора Павловича — заслуженный деятель искусств, научный сотрудник, знаток истории русской живописи XVIII—XIX веков, и Бутов предвкушает, как обрадуется она подарку,

Но главное — благополучно, закончившееся свидание Сократа с «гостем». Бутов очень волновался за него. Как будет держаться больной, не уверенный в себе, хлебнувший всякого профессор Рубин? Могло случиться и непредвиденное. Ведь свидание не с девицей — с профессиональным разведчиком. Ну и если уж быть Бутову до конца перед собой откровенным, все еще точил червь сомнения, несмотря на укоры генерала. Но все, кажется, обошлось наилучшим образом. Полковник имел возможность наблюдать, как вел себя Сократ — молодцом!

В условленный час Рубин позвонил Бутову и, пока не вдаваясь в подробности, поведал о самом главном из того, что могло интересовать полковника. Даже пошутил:

— Виктор Павлович, смею заверить, что свидание с «Боярыней» прошло на самом высоком уровне.

— Отлично, Захар Романович... Человек, не потерявший при столь сложных обстоятельствах чувства юмора, вероятно, пребывает в полном здравии и хорошем настроении. Рад за вас.

— Теоретически должно быть так, но практически... Настроение хорошее, самочувствие поганое. Медицина знает такие парадоксы. Признаться, перенервничал основательно... А стенокардия и рада. Опять был приступ.

— Крепитесь, профессор, умирать нам рановато. Впереди столько важных дел... Да, чтобы не забыть: все то, что вы сейчас сообщили о встрече с гостем, попрошу вас изложить на бумаге...

В этот момент зазвонил телефон прямой связи.

— Простите, Захар Романович, вызывают... До встречи... Там, где условились...

И Бутов снял трубку зеленого аппарата.

— Слушаю, товарищ генерал,.

— Виктор Павлович, вы в курсе того, что сегодня случилось в ГУМе?

— В курсе. Сразу не смог доложить вам Из-за одного важного события — прибыл связной, виделся с Сократом. Только что беседовал с профессором. Условились о встрече.

— Не стану задерживать... Буду ждать вашего доклада во второй половине дня. По обоим случаям сразу. Успеете?

— Успею.

— Ну и отлично. Действуйте...

В десять утра под сводами ГУМа запорхали антисоветские листовки. Они летели сверху, как листья в погожую осеннюю пору, немного покрутившись, падали на пол, на головы и плечи людей, толпившихся у витрин, в очередях. С площадки второго этажа их разбрасывал турист из Швеции, юноша в заплатанных джинсах и видавшей виды куртке. Он истошно выкрикивал что-то непонятное окружающим. Впрочем, были тут и такие, кто понимал и все по-своему интерпретировал: кто-то позаботился предупредить корреспондентов западных газет, радио и агентств о времени и месте, где будет разыгран «спектакль». Эти люди стояли в стороне, щелкали фотоаппаратами, что-то наговаривали в диктофоны. Но на лицах нетрудно было уловить огорчение: «спектакль» явно не удался. Листовок не расхватывали, не передавали из рук в руки, а те, кто прочитал, недоуменно пожимали плечами: «Кто он такой, этот преступник? И почему надо спасать его? От кого? Против чего протестовать, если субчика посадили за антисоветскую деятельность?» Реакции, на которую рассчитывали постановщики «спектакля», не последовало. Человек, разбрасывавший листовки, он, как выяснилось, вопил о «свободе слова», «свободе личности», был задержан. Теперь ему отвечать по соответствующей статье уголовного кодекса.