Виктор Пронин - В исключительных обстоятельствах

— Что же его смущает?

— Из рассказов Полякова и Аннет, из всего того, что произошло на глазах Крымова в ресторане, он понял: Кастильо — враг. И решил посоветоваться — если печатать об этом, не повредит ли его очерк нам?

— Резонно. Что же вы посоветовали?

— Сказал, что лучше некоторое время воздержаться. По крайней мере, о Кастильо.

— А как считаете — можно доверять Крымову? Вы уверены в нем?

Бутов не ожидал такого вопроса. Генерал никогда еще так не разговаривал с ним. Видимо, есть какие-то основания, неизвестные ему, Бутову, и тем не менее... Виктор Павлович полон доверия к мудрости и опыту Клементьева.

— Товарищ генерал, смею вас заверить, что Сергей Крымов — порядочный человек... Я знаю, у нас не исправительно-трудовая колония и мы не Макаренки. Но хочу напомнить вам ваш же призыв — учиться у Дзержинского терпеливо воспитывать молодежь, выводить на путь правильный тех, кто где-то, когда-то споткнулся. Крымов стоит большого, длительного труда...

...Бутов начал издалека. У него правило: с утра заглядывать в «святцы» — записную книжку-календарь, где чуть ли не на год вперед помечено, у кого когда день рождения. Это одна из особенностей бутовского стиля, пронесенная через многие годы. Человек пунктуальный, обязательный и организованный, он считал, что есть круг друзей и знакомых, к которым он обязан проявлять элементарное внимание. В эти «святцы» был внесен и день рождения Сергея Крымова.

Этот молодой человек в разную пору своей сложной жизни не раз считал себя заново родившимся.

Бутов помнит, как года три назад Сергей кричал в телефонную трубку:

— Спасибо, большое спасибо. Виктор Павлович. У меня сегодня двойной праздник. И день рождения... И день второго рождения — восстановили в комсомоле и институте.

— Значит, заслужил, — сдержанно обронил Бутов. — Поздравляю. Порадовал. Мне это приятно слышать.

Сергей не знал тогда, что для Бутова это не новость, что после того, как исключили его из комсомола и института за аморальное поведение, за связь с компанией спекулянтов и фарцовщиков, за связь с английским разведчиком Дюком, Бутов продолжал помогать ему. Верил в него. Верил в победу светлого над темным. И это он, Бутов, попросил секретаря институтского парткома поручить комсомольцам, бывшим его друзьям, взять Крымова под свою опеку.

А в прошлом году полковник поздравил Сергея с двумя праздниками сразу: Сергея в день его рождения приняли кандидатом в члены партии. В генеральском вопросе «Можно ли доверять Крымову?» Бутов почувствовал недомолвку: «Неужели ошибся?..» Нет, ошибки не было. Бутов, прервав свой рассказ о судьбе Сергея, о своей роли в его становлении, вдруг поднялся с места, подошел к Клементьеву и заговорил несколько запальчиво:

— Я хочу кое-что напомнить вам, товарищ генерал. Когда я в самой малой мере усомнился в правдивости Сократа — не водит ли он нас за нос, — вами были сказаны такие хорошо запомнившиеся мне слова: «Следуя разуму, нельзя быть крайне рациональным. Мне кажется, Бутов, что вы иногда боитесь открытого проявления души, подавляете ее порывы». Тогда я промолчал, но то был не знак согласия. В справедливости ваших слов я убедился позже. И как это ни парадоксально, тут сыграла свою роль история гражданского формирования Сергея Крымова. Вот как бывает в жизни.

— Бывает... — задумчиво повторил Клементьев. — Бывает...

И после небольшой паузы с доброй улыбкой продолжил:

— То, что вы сейчас сказали, мне по душе... Вы, пожалуй, дали исчерпывающий ответ на мой вопрос... Я имею в виду Крымова... Так что действуйте, Виктор Павлович, в том же духе...

Поляков предупредил Сергея с вечера:

— Завтра Аннет улетает в Ленинград, оттуда в Париж. Устраиваю прощальный завтрак. Приглашаю. И от своего имени и от имени Аннет, Кстати, она просила разыскать Луи Бидо. Хотела бы с ним попрощаться. Впрочем, может, не столько попрощаться, сколько договориться о встрече в Париже.

— Постараюсь... Это, кажется, входит и в его планы. Коллега задумал серию очерков для французского журнала... «Мишель и Аннет...»

...В укромном уголке немноголюдного в полуденный час зала было весело, хотя повод для застолья не очень радостный — прощание. Поляков, будучи в ударе, блистательно вел стол, сыпал остроумными тостами, переключаясь с русского на французский. Помянули павших, пили за дружбу русского и французского народов, за мир и за тех, кто, приравняв перо к штыку, охраняет его.

В разгар пиршества к столику подсели еще двое — коллеги Луи, — случайно, а быть может, и преднамеренно, заглянувшие в ресторан.

— Надеюсь, мадемуазель Бриссо не будет возражать? — извинился Луи. Вопрос не совсем деликатен, ибо по лицу хозяина стола видно: ему эти гости ни к чему. Однако профессор не протестовал: что делать? Долг хозяина стола.

Поляков попросил официанта добавить два прибора, процедил тост за здоровье журналистов разных стран и, не обращая больше никакого внимания на Луи и его друзей, тихонько разговаривал с Аннет. Сергей попытался принять на себя роль хозяина стола — честь профессии обязывает — и как мог потчевал гостей. Но роль эта была явно не по нутру, и, к его вящему удовольствию, незаметно душой маленького общества стал мсье Бонар, полноватый, в годах, с бородкой а ля Ришелье, представлявший какую-то французскую газету. Ему подыгрывал длинноногий, рыжий, небрежно одетый молодой человек. в дымчатых очках. Отвесив общий поклон, он коротко представился: «Смит. Британия».

Бонар, словесных дел мастер, блистал легкостью речи, экскурсами в литературу, тонкими комплиментами, что не мешало ему, однако, одаривать публику пошлыми каламбурами: «Когда я попадаю в общество милых представительниц слабого пола, я сам слабею». При этом он смеялся громче всех. Говорили обо всем понемногу. Жаловались на капризы погоды, и к этой теме все проявляли интерес, Бонар полагал, что планета вступит в новый ледниковый период, а Смит, ссылаясь на приятеля, работающего в обсерватории Кембриджского университета, утверждал, что «шарик» медленно, но верно поджаривается, глобальная температура скоро начнет стремительно расти, и вообще пятна на солнечном диске, которые господин Галилей ухитрился разглядеть в 1611 году, доставят-таки человечеству немало неприятностей. От погоды перескочили к Жану Габену, от Габена — к Майе Плисецкой. Вторгшись в мир искусства, стали изощряться в «информированности». В ход пошли окололитературные и околотеатральные сплетни.

Вдоволь перемыв косточки именитых, Бонар и Смит переключились на профессиональную орбиту — байки из жизни коллег. Байки эти по-разному говорили о нравах западных журналистов, и одна из них запомнилась Сергею. Якобы московский корреспондент известного зарубежного агентства передал по телефону сообщение о свершившемся час назад важном событии, а затем, чтобы опередить соперников, на два часа заказал «провод», читая по телефону какие-то статьи из центральных советских газет. И опередил.