Богомил Райнов - Искатель. 1971. Выпуск №4

— Значит, не хотите? — сказал он. — Двадцать за пять. Ведь вы же занимаетесь куплей-продажей. Что же вам не подходит?

Я поднял телефонную трубку.

— Ладно, — остановил он меня, вытянув вперед грязную пятерню. — Я ухожу.

— Так-то оно лучше. И дверь за собой закрой.

— Если вы передумаете, — он запустил руку в карман своих грязных, мятых брюк и достал визитную карточку, — вы можете найти меня здесь. Почти в любое время.

— Убирайся вон! — сказал я ему.

Он протянул руку, бросил карточку на стол, на кучу объявлений о распродаже госимущества, раза два кашлянул, взглянул на меня — не клюнул ли я все-таки. Нет? Нет. Он устало вышел.

Ногтями указательного и большого пальцев я взял визитную карточку и собрался было бросить ее в корзину.

Но потом передумал. Визитная карточка. Все-таки чертовски необычно — такая рвань и с карточкой. Но карточка — вот она.

Если разобраться, вся сцена была необычна. Я даже начал жалеть, что выгнал его, не дав высказаться до конца. Он ведь и правда ничего не сделал — выдумал новый рекламный трюк, да и только. Я всегда рад новым рекламным трюкам. Я расширяю свою маленькую контору, я покупаю и продаю, но половина моих товаров — хорошие идеи, Идеи я готов позаимствовать даже у нищего.

Карточка была чистая, белая — только от пальцев остались коричневые пятна. Через всю карточку каллиграфическим почерком было написано: мистер Ого Эксар. Ниже стояли название и номер телефона гостиницы на площади Таймс-сквер, расположенной неподалеку от моей конторы. Я знал эту гостиницу — не слишком дорогая, но и не ночлежка, так, что-то среднее.

В углу карточки стоял номер комнаты. Это меня вдруг развеселило. Совершенно непонятно!

Но, с другой стороны, почему бы попрошайке не зарегистрироваться в гостинице? «Не будь снобом, Берни», — сказал я себе.

Двадцать за пять. В чем тут фокус? Я не мог отвязаться от этой мысли.

Оставалось только одно. Спросить у кого-нибудь. Рикардо? Как-никак крупный профессор в колледже. Одно из лучших моих знакомств.

Он немало помогал мне — намекнул о решении строить новое здание колледжа, и я заработал на этом полторы тысячи долларов; сообщил о распродаже конторского оборудования в ООН и т. д. Как только у меня возникал вопрос, требовавший университетского образования, он всегда выручал меня. И все это за какие-нибудь две сотни комиссионных, которые он получил от меня.

Я взглянул на часы. Рикардо должен быть сейчас у себя в колледже — проверяет контрольные или чем там он еще занимается. Я набрал его номер.

— Ого Эксар? — переспросил он. — Наверное, финн. А может быть, эстонец. Скорее всего из Восточной Прибалтики.

— Не в этом дело, — сказал я. — Меня вот что интересует.

И я рассказал ему о предложении купить двадцать долларов за пять.

Он рассмеялся.

— Опять то же самое!

— Какой-нибудь древний трюк, из тех, что греки выкидывали с египтянами?

— Нет. Из тех, что выкидывали американцы. И это не совсем трюк. Во время кризиса одна нью-йоркская газета послала своего корреспондента по городу с двадцатидолларовой банкнотой, которую он продавал за один доллар. Охотников купить не нашлось. Их не нашлось даже среди безработных, полуголодных — из страха оказаться в дураках они отказывались от барыша в 1900 процентов.

— Двадцать за один? Тут было двадцать за пять.

— Ну, сам знаешь, Берни, инфляция, — сказал он, снова рассмеявшись. — А в наши дни это скорее напоминает какое-то телевизионное представление.

— Телевизионное? Поглядели бы вы, как этот парень одет!

— Просто добавочный и вполне логичный штрих — больше шансов, что люди не примут это предложение всерьез. Несколько лет назад группа социологов исследовала реакцию населения на уличные благотворительные шествия. Ты знаешь этих людей, гремящих на перекрестках копилками:

ПОМОГИТЕ ДВУГЛАВЫМ ДЕТЯМ! ПОЖЕРТВУЙТЕ ПОСТРАДАВШИМ ОТ НАВОДНЕНИЯ В АТЛАНТИДЕ!

Вот они и нарядили для этого нескольких студентов…

— Вы думаете, парень был из этих, а?

— Полагаю, что так. Вот только зачем он оставил свою визитную карточку?

И вдруг меня осенила догадка.

— Вы знаете, а я понял. Если это телевизионная затея, то здесь замешана куча других вещей. Телевикторина с призами — машины, холодильники, замок в Шотландии и прочее.

— Телевизионная викторина? Что же, возможно.

Уж я-то не окажусь дураком! Я повесил трубку, глубоко вздохнул и набрал номер гостиницы, где жил Эксар. Он действительно был там зарегистрирован. И как раз вернулся.

Я быстро спустился вниз и сел в такси. Кто знает, с кем он еще успел связаться?

Поднимаясь в лифте, я все еще размышлял. Как от двадцати долларов перейти к действительно крупной игре, затеянной телевидением, и не дать Эксару понять, что я раскусил, в чем тут дело? Что же, возможно, мне повезет. Может быть, мне выпадет счастье.

Я постучал в дверь. Когда он сказал «пожалуйста», я вошел. Одну-две секунды я ничего не видел.

Номер был маленький, как и все номера в этой станице, маленький и душный. Он не включил свет, ни одной лампочки. Окна были донизу зашторены.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я наконец смог разглядеть этого молодчика. Он сидел на кровати лицом ко мне. На нем все еще был этот идиотский летний костюм.

И знаете, чем он занимался? Он смотрел забавный маленький транзисторный телевизор, стоявший на письменном столе. Цветной телевизор. Только работал он неважно. На экране не было ни лиц, ни картинок, а только разноцветные сполохи по всему экрану. Громадная красная вспышка, громадная оранжевая вспышка, дрожащие переходы между голубым, зеленым, черным. Из телевизора доносился голос, разобрать слова было невозможно: «Вах-вах, девах, девах».

Как только я вошел, он сразу выключил телевизор.

— Таймс-сквер — плохое соседство для телевизора, — сказал я. — Слишком много помех.

— Да, — сказал он. — Слишком много помех.

Он закрыл телевизор крышкой и убрал его. Хотелось бы посмотреть на этот телевизор, когда он работает как следует.

Странно, а? В комнате вопреки моему ожиданию не стоял запах дрянного ликера, и в задвинутой под письменный стол мусорной корзине не валялись пустые бутылки, как это бывает обычно в таких номерах. Ничего такого.

Единственный запах, который я почувствовал, был совершенно мне незнаком. Я думаю, это был запах самого Эксара.

— Хм, — промычал я, чувствуя себя неловко из-за давешнего разговора в конторе. Слишком груб я был тогда! А он спокойно сидел на кровати.

— У меня двадцать долларов, — сказал он. — Вы принесли пять?

— Я, думаю, найдутся, — сказал я, роясь в бумажнике и стараясь обернуть дело шуткой. Он не проронил ни слова, даже не пригласил меня сесть. Я вытащил банкнот.