Станислав Токарев - Искатель. 1981. Выпуск №4

Сивкова посадили на привинченный к полу стул перед столом следователя. Он было поставил рядом чемодан, но Консулов сразу же взял его и перенес в один из углов комнаты, будто хотел этим сказать: «Нет, дорогой, не думай, что сейчас ты встанешь и пойдешь домой». После этого Консулов расположился сбоку от стола, рядом с Антоновым.

— А сейчас вы мне скажите, что все это означает? — Сивков уже взял себя в руки, и его голос обрел былое спокойствие, хотя в нем и проскальзывали неуверенные нотки.

— У нас принято, что первыми задаем вопрос мы, а если есть возможность, то и отвечаем.

— Хорошо, спрашивайте.

Антонов начал с обычной формулы — кто он, где работает, чем занимается, где был, по каким делам, когда уехал… На первый взгляд все выглядело легко и непринужденно: нет ничего более простого в том, чтобы задавать вопросы. Спрашиваешь, а подследственный отвечает тебе. Однако это совсем не значит, что следователь может спрашивать все, что ему взбредет в голову, не говоря уже об этической стороне вопросов. Например, не следует удовлетворять нездоровое любопытство. Все вопросы должны быть целенаправленными, ведущими к раскрытию истины и только истины, которая интересует следствие. С другой стороны, вопросы не должны быть и слишком «открытыми», как говорится, «лобовыми». Хотя из-за внезапного возвращения Сивкова Антонов не успел как следует продумать план допроса, его богатый опыт подсказывал, что в данном случае он должен заставить его «потонуть» в своей лжи, а после этого эффектно разоблачить и «переломить». А уж он-то знал, что Сивков будет лгать, изворачиваться. Но он никак не ожидал, что тот скажет, будто уехал в понедельник двадцать первого.

Сивков закончил свой рассказ, и когда Консулов записал последнее его слово, Антонов сказал:

— А сейчас прочтите протокол и, если все записано правильно и верно отражает ваши слова, то подпишитесь.

Сивков прочел и расписался.

— А теперь я второй раз вас спрашиваю: когда вы выехали в Берлин? Дата и день отлета.

— Я уже сказал вам. — Сивков заколебался, но в тот же миг овладел собой и повторил: — Двадцать первого апреля этого года, в понедельник.

— Так и запишем: «На повторный вопрос я отвечаю — в Берлин улетел в понедельник, двадцать первого апреля сего года». Распишитесь заново.

— Под каждой строчкой ли я должен расписываться?

— Под каждой ложью. Так что я прошу вас расписаться…

— Отказываюсь расписываться!

— Почему, так сразу? Впрочем, и от этого есть лекарство, и притом очень эффективное. Запишем: «Свидетель отказался расписаться».

— Разве я свидетель?

— А в какой роли вы себя видите? Если вы будете продолжать нам лгать, то действительно превратитесь в обвиняемого. Вас с самого начала предупредили об ответственности за дачу ложных показаний. Или вы полагали, что это пустая формальность, не заслуживающая внимания?

Сивков расписался в протоколе.

— Дайте мне ваш паспорт, Сивков, увидим, что там написано.

Сивков нехотя подчинился и вытащил из внутреннего кармана толстый кожаный бумажник, извлек желтоватый служебный паспорт. Антонов взял его, нашел нужную страницу.

— Так, так. Что здесь написано? Оказывается, двадцать второго. А сейчас потрудитесь мне объяснить, почему вы нас обманули. Вы же вылетели в Берлин во вторник, двадцать второго, утром, с болгарским самолетом и отмечены в списке пассажиров, как об этом свидетельствует копия вашего билета.

Сивков опустил голову.

— Почему вы не отвечаете? Разве вы до сих пор не придумали ответа?

— Дело очень простое… Я пропустил свой рейс, и мне пришлось переоформлять билет…

— Дайте-ка этот билет!

Сивков покорно вытащил из кармана пиджака синий авиабилет. Антонов раскрыл его и предложил Сивкову:

— Посмотрите здесь. Он не перерегистрирован, а отмечен за двадцать второе, сразу же…

— Да, верно, это так. Но… видите ли… за этот вечер…

— Минуточку, мы не записали ваши показания.

— Но я от них отказываюсь.

— И все же мы должны их записать, как и то, что вы от них отказались. Таков у нас порядок. Вот здесь, распишитесь…

Сивков отчаянно махнул рукой — а, была не была! — и заново расписался.

— А сейчас продолжайте. Но теперь думайте, что вы будете говорить и за что расписываться.

— Вот, — сказал Сивков после краткого колебания, — в этот вечер я условился с друзьями встретиться на нашем мальчишнике. Но моя жена ужасно ревнива. Поэтому я воспользовался случаем, как уже делал это не раз… Я ей сказал, что уезжаю в понедельник, чтобы освободить себе вечер, а вылетел во вторник…

— А эти, ваши приятели, вы их предупредили?

— О чем?

— Как о чем? Что вы все вместе были в понедельник вечером.

Сивков замолчал, не зная, что ответить.

— Эх, Сивков, Сивков… Вы должны нам назвать имена этих ваших «друзей». Мы спросим их сейчас же по телефону, пока вы не успели их предупредить, и тем самым сэкономим время на проверке вашего очередного лжесвидетельства.

— Готово, можно расписываться, — сказал Консулов, ведший протокол допроса.

Но Сивков не пошевелился, будто ничего не слышал. Затем он как-то сразу, в состоянии транса, механически начал расписываться в протоколе.

— Перестаньте расписываться под каждой строчкой. Сивков, что вы делаете, опомнитесь, возьмите себя в руки!

— Я знал, что наш Внешторг не укомплектован одними только гениями, — не удержался Консулов, — но настолько… элементарные интеллекты я не ожидал там встретить. Вы… дурак или нас считаете дураками?

— Хорошо, — тяжело вздохнул Сивков. — Я вам расскажу правду. — Он помолчал еще немного, как бы собираясь с силами. — Я был, ну… у одной женщины, хорошей моей знакомой. Не хотел вам об этом говорить. Поверьте, только из чувства мужского достоинства я обманул вас… В общем, мы уговорились встретиться в понедельник вечером у нее. Она была одна.

— Когда вы с ней условились об этом?

— Когда узнал о командировке. Так мы делали много раз.

— Когда же вы сообщили ей об этом?

— Еще в пятницу. А в понедельник, после обеда, я вновь позвонил ей: нет ли каких изменений в ее планах?

— Имя этой женщины?

— Нельзя ли без имени?

— Нельзя, Сивков, нельзя!

— Пенка Бедросян, но все ее зовут Пепи… Я с ней познакомился несколько месяцев тому назад. В парикмахерской, что на бульваре Витоша. Я туда хожу подстригаться и бриться. Это мне по пути на работу. Однажды перед очередным отъездом за рубеж я решил сделать себе маникюр. Оказался у нее. Так мы и познакомились. Начали встречаться… Жене и коллегам говорил, что отбываю после обеда. Потом выходил из дома с чемоданом и шел к ней… Ну а в случае, если бы жена позвонила в министерство, там никто ничего не знал…