Виктор Пшеничников - Искатель. 1981. Выпуск №6

Ровнин продолжал работать, почти не оглядываясь на дверь. Входя, некоторые тут же исчезали в коридоре. Но большинство останавливались у стеллажа для писем. Проводя слой, он видел, как девушки стоят у ячеек и перебирают открытки и конверты. На него, кажется, пока никто не обращал особенного внимания. Сначала он пытался запомнить каждую — лицо, фигуру, походку, движения, но потом понял, что это бесполезно. Девушек было слишком много. Он поневоле оценивал их; в общем, ему казалось, в большинстве своем это были сначала самые обычные девушки. Но наконец, приглядываясь, он признался, что многие из них были просто хорошенькими — и в Москве таких не встретишь. «Юг есть юг», — подумал он. Потом Ровнин выделил четырех — не заметить и не выделить этих четырех было просто невозможно. Про каждую из них он мог бы сказать: королева. Особенно запомнились ему две: блондинка спортивного вида и староста общежития, статная черноволосая красавица, которую все звали Ганной.

На другой день, в субботу, обходя вместе с Варварой Аркадьевной и старостой общежития комнаты, Ровнин уже знал, кто где живет. Староста общежития, Ганна Шевчук, пояснявшая по пути, «где чего не хватает», оказалась как раз одной из четырех королев, — тех, кого он выделил накануне.

Ганна наверняка была красива — темноволосая, с большими светло-карими глазами. Правда, сейчас, когда они совершали обход, ее лицо постоянно хмурилось. Она казалась несколько тяжеловатой для своих двадцати лет, но явно обладала тем, что принято называть статью. Ровнин отметил про себя: почему-то его именно такая красота, вот с этой самой статью, никогда особенно не трогала. Эта стать всегда казалась ему чем-то вроде египетской пирамиды, тяжелым и почти принудительным ассортиментом.

Они проходили комнату за комнатой, и Ровнин со слов Ганны старательно записывал: где сломана кровать, где не хватает лампочки, где разбито и пока заставлено фанерой или закрыто картоном окно. Ганна и говорила медленно, весомо, тяжело, добавляя обязательно «пожалуйста».

— Андрей, пожалуйста… Андрей, пожалуйста, посмотри сюда… Девочки, пожалуйста, откройте кровати…

Когда они обошли все общежитие, Ровнин зашел в дежурку, достал блокнот, и в это время в двери показалась тетя Поля. Она смотрела на него нерешительно. «Что эта она?» — подумал Ровнин и тут же спросил с непонятной тревогой:

— Да, тетя Поль?

— Андрюш. — Тетя Поля вздохнула. — Уж ты извини, что обращаюсь. Но ты вот сказал. Помнишь, вчера-то еще? Насчет плитки.

Кажется, точная десятка. Теперь только не упустить.

— Это насчет какой плитки, тетя Поль? — равнодушно спросил он.

— Да мне, Андрюш. Завтра как раз воскресенье. А, Андрюш? Плитку дома положить в кухне. За плитой и над раковиной. И все. Я бы не стала тебя беспокоить, да тут как раз…

Тетя Поля замолчала.

— А, — сказал Ровнин, — плитку.

— А я эту плитку давно уже хотела.

— Где вам плитку-то? За плитой, говорите?

— За плитой, за плитой. И над раковиной.

— Далеко ехать-то до вас?

— Да какой далеко. Зеленковская, сорок девять, квартира сто шесть. Только плитки этой у меня нет, понял? Я тебя, Андрюш… — Сказав это, тетя Поля сузила глаза. — Я тебя не обижу.

— Ну вот еще, не обижу. Нам же, тетя Поль, работать вместе, а вы — не обижу.

На другой день утром, в восемь, Ровнин уже стоял на лестничной площадке по адресу: Зеленковская, сорок девять. С собой он прихватил небольшой бидон с синей масляной краской и ящик плитки, заранее взятый у завхоза. Дверь после его звонка тут же открылась; тетя Поля, увидев Ровнина, заулыбалась, заохала:

— Ой, Андрюшенька, ой, молодец! Ну входи, входи. — Она взяла его под руку, осторожно ввела. — Заходи, заходи, вот сюда. Ставь, ставь. Помочь? Ой, прям не знаю, как благодарить. Да дай помогу. Ой, Андрюш, тяжесть небось. Иди сразу на кухню, сейчас поешь, я тебе горяченького приготовила.

— Ладно, ладно, тетя Поль. — Ровнин поставил ящик. — Есть я не буду, спасибо. А вот кухня, где она у вас?

— Это как «не буду»? Это ты брось, я тебе и бутылочку вчера купила. — Тетя Поля повела его на кухню. — Садись. Да садись же.

— Нет, тетя Полечка, и пить я не буду. — Ровнин успел заметить — квартира однокомнатная, обставлена небогато. — Спасибо. Я сразу лучше за работу.

— И пить не будет. Что ж я, зря старалась? Ну, рюмочку-то выпьешь?

— Нет, тетя Поль, никак. Вы что, одна живете?

— Одна, Андрюшенька, одна. — Она силой усадила его за стол. — Садись. Да хоть яишенку-то съешь? А?

— Нет, тетя Поль, спасибо. Что, и детей нет?

— Как нет? Дочь взрослая, работает под Южинском в санатории.

— А, — понимающе кивнул Ровнин.

— Двое у нее: мальчик и девочка. Я к ним каждую неделю езжу. А то, бывает, они. Ну что ж ты, так ничего и не будешь есть?

— Не буду, тетя Поль. — Он встал и наскоро оглядел стену. Посмотрел, пройдет ли за плитой кисть. Как будто кисть проходила. Работы будет немного. А живет тетя Поля одна. Кажется, лучше всего сейчас с ней поговорить напрямую. К тому же вполне может быть, что Лешка в свое время именно так и сделал. Другого здесь просто не придумаешь.

— Ну что? — озабоченно спросила тетя Поля. — Получится? А?

— Получится, как не получится. — Ровнин погладил стену. — Я, тетя Поль, долго думал, как вам плитку класть. Можно на спецпасту, можно на цемент. Но вы ведь, наверное, красиво хотите?

— Ой, Андрюш. — Тетя Поля зажмурилась, покачала головой, вздохнула. — Кто ж красиво не хочет?

— Ну вот. Так я вам сделаю декоративно, на масляную краску, с зазором. Краска синяя, а плитка у меня белая, да еще квадратиков двадцать есть голубой, для симметрии. А, тетя Поль?

Тетя Поля приложила руку к сердцу:

— Ой, Андрюш, прямо не знаю.

— Ну, ну, тетя Поля, я же еще не сделал. А теперь займитесь чем-нибудь. Ну там в комнату пойдите, чтобы здесь не мешаться.

— Может, тебе помочь что, убрать?

— Не нужно ничего, тетя Поль, я сам. Вы побудьте где-нибудь.

Часа через три, последним, легким притирающим движением закончив работу, Ровнин выпрямился. Да, кухня стала лучше. Белая плитка, посаженная с редкими вкраплениями голубой на слой темно-синей масляной краски, гляделась. Невыразительная до этого бурая кухонная стена за газовой плитой и над раковиной теперь сверкала белизной, а голубая плитка и полусантиметровый зазор прямых линий придавали этой белизне нужную живость. Ровнин обернулся:

— Тетя Поля, вы где? Все-о! Принимайте работу.

Тетя Поля остановилась в дверях. Зажмурилась, заохала.

— Ой, ой, Андрюш! Ой, красота! Ой, прям не знаю! — Она подошла к стене.

— Только руками пока трогать не надо, тетя Поль. Высохнет краска, тогда пожалуйста.

— Ну прям красота. Уважил, Андрюшенька. Проста уважил. Когда высохнет-то?