Виктор Пшеничников - Искатель. 1981. Выпуск №6

— Ну хорошо. Пройдем хотя бы в комнату.

— Нет. — Она замотала головой. — Нет, Андрей. Я не пойду.

Уголки губ у нее по-прежнему дрожат. Чтобы скрыть это, она все время отворачивается. Что же ему делать с уголками губ? И с глазами — в них у нее просто слезы стоят.

— Мы что, так и останемся здесь, в прихожей? Ганна?

— Н-не знаю.

Надо предупредить ее, не дать зареветь. Она вдруг жалко сморщилась, обняла его. Закусила губу, прижалась щекой к плечу. Самое неприятное во всем этом, что он похож на отъявленного мерзавца, на ярко выраженного подлеца, заманившего девушку. А она сейчас выглядит просто жалко, беспомощно, по-детски.

— Только не плакать. Пожалуйста. Слышишь, Ганна, пожалуйста, не плакать. Ну?

— Я н-не плачу. — Она совсем уже немыслимо сморщилась. — Н-не п-п-плачу… Не п-плачу, Андрей… П-прости, пожалуйста… Я знаю, что все это глупо… — Видно было, как она кусает губы. — Глупо, все это страшно глупо… Но я… Я… п-просто не смогла больше… П-пойми, н-не смогла… Я хотела тебя увидеть… Понимаешь, просто увидеть… И все… Н-ничего больше…

Вдруг он подумал: может быть, пойти с ней куда-нибудь? Пойти, и все? Тихо, мирно посидеть?

— Ганусик, Ганночка, ты мне вот что объясни: у вас тут есть место, где можно посидеть?

Она подняла на него глаза. Легкий прокол. Увы, Ровнин, но это так: ты допустил сейчас легкий прокол, потому что для всех и для Ганны ты южинский. Вылезай как хочешь.

— Ну какое-нибудь кафе? Бар? Понимаешь, я давно не был в Южинске. Здесь все прилично изменилось.

Она, все так же не глядя на него, мелко облизала губы. Да, выглядит она сейчас совсем ребенком.

— Ты хочешь пойти туда потому, что я пришла к тебе? Да?

Она все чувствует, абсолютно все, не обманешь.

— Самый лучший бар у нас тут, в центре. На Большой Садовой. Называется «Молодежный». Там вообще-то хорошо.

В центре, на Большой Садовой. Нет, это его не устраивает.

— А еще какие есть?

Она криво усмехнулась. Теперь он уже знал эту ее усмешку: одним углом рта, одной стороной лица.

— Ты что, Андрей… Ты что, в самом деле хочешь со мной куда-то пойти? Ты не шутишь?

— Почему я должен шутить? Я же сам тебя об этом спросил. Только в «Молодежный» не хочется, шумновато. Понимаешь, хотелось бы, чтобы это было где-то подальше. Где не очень шумно.

Она сморщила нос. От этого на переносице и на щеках возникли ямочки и звездочки. А ведь милая девушка, подумал Ровнин. Очень даже милая. Просто она ему совсем не так нравится. Совсем не так, но ведь это и хорошо.

— Может быть, «Поплавок»? Там вообще свободно и столики всегда есть. Только туда ехать минут тридцать на автобусе.

— Ганна, деточка, ну что нам какие-то тридцать минут?

«Поплавок» оказался большим трехпалубным дебаркадером, поставленным на прикол у гранитной набережной недалеко от торгового порта. Столики здесь стояли прямо на открытых деках и на свободной от надстроек верхней палубе. Действительно, когда они с Ганной поднялись туда по дощатому трапу, свободных мест было много. За дебаркадером открывался залив с парусами яхт и стоящим вдали на бочке белым пассажирским теплоходом.

Они сели на верхней палубе за свободный столик у внешнего борта. Подошла официантка. Ровнин заказал два пунша и два коктейля.

Они молчали. Наверное, вот так, как они сидят, вот так, над темно-зеленой водой, можно сидеть очень долго. Сидеть и смотреть на залив, на паруса яхт, на горизонт, на постепенно темнеющий в сумерках теплый вечер.

Особенно рассиживаться здесь не стоит, подумал Ровнин. Пока они доедут до общежития, а потом он домой, пройдет часа полтора. Но они сидели и молчали, пока не стемнело и на рейде не зажглись фонари.

— Знаешь, Андрей, — Ганна вздохнула, — давай еще раз сюда приедем?

Он не ответил.

— Ну, еще один раз?

Что он мог ей сказать? Если по делу, он должен был промолчать. Просто промолчать. Но он кивнул. Кивнул и отвел взгляд.

Семенцов смотрел на него внимательно, все тем же взглядом, к которому Ровнин уже привык, ничего не выражающим немигающим взглядом темно-карих глаз. Поэтому было странно, что при этом на тонких губах полковника сейчас отражается что-то вроде сочувствия, даже больше, что-то вроде приветливой улыбки.

Хотя они сидели в той же комнате в квартире Семенцова, под тем же самым зеленым абажуром, начальник ОУРа на этот раз был в форме, в серых брюках и бледно-голубой полотняной куртке с погонами.

— Андрей Александрович, — полковник пригладил волосы за ухом; жест этот наверняка был рассчитан и означал что-то вроде расположения. — Вы знаете, я тут посмотрел ваш послужной список. Ой-ёй-ёй.

Ровнин хорошо знал: когда тебя вызывает начальство, причем без видимых причин, лучше всего побольше молчать и, само собой, побольше слушать.

— Вы, оказывается, в среднеазиатском деле участвовали?

Распространяться, что он участвовал в среднеазиатском деле, сейчас нет никакой надобности.

— Андрей Александрович?

— Участвовал.

— Я к чему все это говорю. Москва плохого не пришлет. Специалист вы как будто отменный. И формулировка в письме — «для усиления». Так вот, не кажется ли вам, что мы с вами тратим время впустую? Я имею в виду стеллаж.

Стальные нотки в голосе. Все ясно. Рано или поздно, этого разговора следовала ожидать. Ровнин уже много раз думал об этом и много раз прикидывал, как возразит Семенцову и как поведет себя, когда тот скажет, что дальнейшее наблюдение за стеллажом бесперспективно.

— Иван Константинович, — надо хоть время выиграть; немного, но выиграть. — Я что, нужен ОУРу для чего-то конкретного?

— Нужны, — жестко сказал Семенцов. — Нужны, Андрей Александрович. И прежде всего в связи с работой в банке.

Значит, Семенцов хочет подключить его к Госбанку. По поведению полковника ясно, что в Госбанке пока у южинцев полная прострация. Но ведь письмо, которого он ждет в общежитии, тоже, по идее, должно прийти из банка. Не откуда-нибудь, а именно из Госбанка, больше ему прийти неоткуда. Он даже примерно представляет, о чем должно сообщать это письмо: основные данные о какой-то конкретной транспортировке, сумму, маршрут, количество инкассаторов. Может быть, данные о засаде и степени радиоконтроля. Что же сейчас ответить. Полковник не просто смотрит на него, а давит, и надо что-то сказать.

— Что, Иван Константинович, в банке что-нибудь нащупывается? Конкретные люди?

— Пока конкретных людей нет, но есть уверенность. Понимаете, Андрей Александрович? Уверенность, что кто-то в банке работает на них. И вы, именно вы были бы в связи с этим очень полезны. Очень и очень.

Уверенность, подумал Ровнин. Да эта уверенность — она ведь была всегда, с самого начала. А что дальше? Что дальше делать с этой уверенностью?