Ал. Азаров - Приключения-1971. Сборник приключенческих повестей и рассказов

В силу привычки придерживаться определенной системы я решил обойти потерпевших в хронологической, по времени совершения краж, последовательности.

Дверь первая. Только перед ней я вдруг вспомнил, что за термином «потерпевшие» стоят люди, которых обокрали. Странно, что такая очевидная мысль не приходила мне в течение двух недель, хотя все это время я только тем и занимался, что старался помочь им.

Сперва они ассоциировались с неприятными сообщениями о кражах, потом я рассматривал их как бесполезных в розыске преступника свидетелей, теперь считаю носителями важной информации. Вот и получается, что явления второго порядка заслонили то главное, ради чего существует милиция.

Сейчас я позвоню и задам совершенно идиотский, с точки зрения потерпевших, вопрос: где они стирают белье? И буду повторять его в пяти квартирах. Мои визиты могут вызвать недовольство, раздражение, даже насмешку, но я заранее должен признать естественной реакцию пострадавших людей.

Дверь открылась, и я попал в знакомую обстановку времени «пик». Мама переодевала в домашнее ребенка ясельного возраста; он слегка попискивал, скорее от удовольствия. Папа крутил мясорубку и, увидев незнакомого мужчину — они меня, конечно, не запомнили настолько, чтобы узнать сразу, — тоже двинулся к дверям.

— Я из милиции по поводу той кражи...

Оба закивали, в ожидающих взглядах надежда. Когда я сообщил о поимке вора, надежда переросла в уверенность. Теперь бы пригласить в горотдел и возвратить молодоженам отрезы на платья, костюм, свадебные подарки, столовое серебро. Вместо этого я показываю носовой платок.

Нет, это не их платок, а на лицах разочарование. Дело не только в стоимости украденного — в конце концов, у них все впереди, будут и костюмы, и ложки, — обидно, когда обворовывают в самом начале самостоятельной жизни.

— Где вы стираете? — спрашиваю я.

Они удивленно переглядываются, а я смотрю на них с таким же ожиданием, как только что они смотрели на меня.

— В прачечной, — отвечает она.

— Это имеет значение? — раздраженно спрашивает он.

— Да. В какой?

— Здесь, за углом. В общежитии.

Моя радостная улыбка передается им. Дверь за мной долго остается незахлопнутой.

Неужели совпадение? И я невольно убыстряю шаги.

Дверь вторая. Тут же после звонка на меня обрушился лай. Значит, гражданин Сергеев принял меры предосторожности на будущее.

Он узнал меня сразу, прикрикнул на мордастого боксера:

— Булиш, на место!

Потом спокойно добавил:

— Товарищ нас тоже охраняет.

Меня передернуло, а лицо потерпевшего Сергеева растекается в довольной улыбке. Начиная с надбровных дуг, она охватывает щеки, уши, переплескивает через очки на кончик носа и, скользнув по подбородку, стекает за воротничок. Только глаза остаются не тронутыми этим разливанным морем веселья. Странное дело, но мне показалось, что именно эта улыбка заставила пса возобновить ворчание.

— Что же мы стоим, проходите же, проходите...

Теперь хозяин сама любезность, будто после нанесенного оскорбления у него гора с плеч свалилась.

— Вы думаете, я собаку из-за кражи взял? Нет, кража здесь ни при чем.

Меня это совершенно не интересовало, но Сергеев с увлечением продолжал:

— Собака — самое благодарное существо на свете, сколько вложишь в нее внимания и любви, столько же получишь взамен, ничего не пропадет. Мой Граф умер за месяц до этой злополучной кражи. Я называл его Гришкой. Вот, взгляните...

Он порылся в подсервантнике, протянул мне фотокарточку.

— Симпатичная мордашка, — вежливо сказал я, — гораздо приятнее этой...

Я выразительно посмотрел на слюнявого Булиша, а он вывалил свою красную лопату, прихлопнул глазные ставни и дремлет.

— После Графа я не мог взять другую овчарку. — Сергеев вздыхает, и почему-то не глаза, а стекла очков становятся влажными. — А Булька еще дурачок, полная отдача будет не скоро.

Я с детства люблю животных и испытываю недоверие к их владельцам. До сих пор оно казалось мне необъяснимым, а теперь я понял, что меня неосознанно раздражало это эгоистичное желание получить стопроцентную отдачу, на которую не способны даже родные дети, не говоря уж о родственниках и просто знакомых.

Я решительно, как заправский иллюзионист, вытащил платок и поинтересовался, не признает ли Сергеев его своим.

— Нет, не мой. Но по соседству многих обворовали, покажите им. Впрочем, самое главное, что платок вы уже нашли, поздравляю.

Он снова обдал меня своей безбрежной улыбкой, а пес приоткрыл в ставнях щели и глухо зарычал.

Безропотно глотать вторую пилюлю я не собирался.

— Простите, забыл ваше имя-отчество...

— Сергей Сергеевич.

— Так вот, Сергей Сергеевич, вы напрасно недовольны Булькиной отдачей. У него с вами уже установилась поразительная синхронность: когда вы улыбаетесь, он рычит.

По лицу Сергея Сергеевича пошли красные пятна, и он демонстративно посмотрел на часы.

Зато вопрос о стирке уже не вызвал у него желания острить, но именно теперь он мог бы делать это совершенно безнаказанно, потому что ответ: «В общежитии» целиком и полностью пометил мои мысли.

Видимо, он понял, насколько важным было его сообщение:

— Жены нет дома: она могла бы более подробно...

Но я уже вставал.

Дверь третья. Ее открыл грузный седой мужчина в расцвеченной всеми цветами радуги пижаме. Черты лица были такими же броскими: крупный нос, еще не побежденные сединой брови вразлет, огромная грива над массивным лбом и губы, которых с избытком хватило бы на три рта. Когда произошла кража, он был в командировке, и я видел его впервые, хотя, по правде говоря, знал о нем больше, чем о других потерпевших, вместе взятых.

Он близоруко прищурился, прислушался к чему-то и пробасил:

— Кажется, опять дерутся....

Я посмотрел на соседнюю дверь, но он замахал ручищами:

— Нет, нет... Это у меня. Мерзавцы!

Потом с неожиданной для грузного тела реакцией рванулся в комнаты, на ходу крикнув:

— За мной!

«Мерзавцы» сидели на ковре и действительно тузили друг друга пластмассовыми кеглями. Но делали они это молча, и «услышать» такую драку мог только любящий дедушка.

Наше появление примирило воюющих, а после моего запоздалого объяснения, кто я и откуда, они дружно ретировались в другую комнату. Теперь их союз был нерушим.

— Неужели и вы, профессор, пугаете их милицией? — пошутил я.

— Представьте себе, молодой человек, я не только пугаю, я и сам боюсь. Да, да, я сам. Всю жизнь перехожу улицы в неположенных местах. Прямо патология, знаете ли, боюсь, а все равно срезаю угол. Вы, случаем, не оштрафовать меня пришли за все сразу? Сумма-то какая наберется, а? Рассрочки просить буду!